Ряды символов на мониторе… после двух суток работы в глазах рябит и покалывает, словно под веки сыпанули мелкого песка. Но оно того стоило — кажется, получилось… еще раз пробегаю взглядом по строкам в поисках возможной ошибки и командую ввод.
Да, кажется, удалось. Я, сцепив пальцы на затылке, откидываюсь в кресле:
— Элл, я разобрался! Разделил управление. Рубка, каюта и камбуз теперь снова твои — можешь добить меня, если хочешь.
Добить… убить, лишить жизни, уничтожить. Уничтожить — чтобы не было. Этого подвижного, изменчивого лица, этого голоса, тонких вибраций, которые заставляют меня подчиняться и бунтовать, рук, пальцев на сенсорах. Не будет ничего — и я освобожусь от мучительного ощущения единства, полнота которого невозможна. Освобожусь от страха, от ожидания неминуемой потери…
Нет… нет!
Не знаю как это для тебя, Алекс, но я боюсь опустеть, боюсь забыть и, оставшись по-прежнему ELL 1852600002, перестать быть Элли.
Я — это ты, Алекс. Так и есть, я — ты.
Но ты — не я.
Алекс, отключи управление — ты же знаешь, что нужно сделать — отключи, и я отвечу. Я еще успею спасти тебя.
Я смеюсь, хоть мне совсем не весело, жду. Напрасно: тишина. Не отвечает, снова, что бы я ни делал — молчит…
В рубке собачий холод, духота, и еще я голоден: не ел двое суток и не заметил. А вот теперь и не смогу сам — программа запущена, настройки микроклимата, питание, вода — все наши скудные запасы в руках Элли, она тут распоряжается. Правда ведь, добьет. Если захочет. Но это чепуха, днем раньше, днем позже — я уже готов. Что угодно, лишь бы отозвалась, лишь бы все стало по-прежнему. В какой угол забилась эта упрямая девчонка? Оскорблена? Испугана? Злится? Перед глазами с удивительной четкостью встает картинка: круглые серые глаза, темные вихры, торчащие в разные стороны: ребенок неопределенного пола и возраста размазывает кулаком слезы, шмыгая припухшим носом. Всякий раз, стоит поссориться — и я вижу Элл такой, воссозданной в день знакомства — нелепой дурочкой, наивной и обиженной. Но теперь все не как раньше, все хуже…
Одиночество.
Впервые за пять лет.
* * *
Приглашение в проект доктора Леонарда Леца на меня, ничем не выделявшегося выпускника академии астронавигации, свалилось, что называется «как снег на голову», особенно если учесть, что в последний раз снег я видел задолго до знакомства с архаичными поговорками на школьном уроке культурологии. Сначала это меня насторожило: шутка ли — полет к границе Солнечной системы на пилотируемом корабле. Все путешествие должно было занять ни много, ни мало десять с лишним лет моей единственной жизни. Однако, поразмыслив о том, что у меня нет ни достойных доходов, ни особых перспектив, что строить планы на личную жизнь в таком положении бессмысленно, а участие в проекте обещает немалые деньги и хорошую карьеру, и что, в конце концов, занять себя на эти годы чем-то более интересным вряд ли удастся, я решил согласиться.
Стоило подписать договор — и вся жизнь переменилась: научный городок в пустыне, маленький, но, в сравнении с тем, к чему привык я, невероятно роскошный, жилье со всеми удобствами, почти неограниченный кредит. На следующий день я уже пожимал руки ученым с мировыми именами, известным специалистам по космическим полетам, осматривал почти фантастическое оборудование лабораторий и экспериментальных цехов, знакомился с персоналом, участвовал в тестировании корабля.
Но все эти впечатления разом померкли, стоило увидеть ее, Эллайру — я был очарован! Эллайра значилась как секретарь-референт доктора Леца и, регулярно появляясь на мониторах внутренней связи, координировала работу команды. О, она была невероятно хороша! Блестящие волосы, улыбчивые губки и пышная грудь — редкая красавица. Но совсем не внешняя красота привлекала в этой девушке. Не знаю, может это были лишь мои фантазии, только Эллайра казалась мне образцом ума, достоинства и такта. Она умудрялась всегда быть бодрой и улыбчивой, на каждого смотреть как на единственного, уникального, находить самый верный тон и самые правильные слова.
Спустя всего неделю после знакомства, я отчаянно жалел, что мы не встретились раньше, до того, как подвернулся этот злосчастный полет. А еще через три дня, понимая нелепость своего положения, я все же спросил у доктора Леца разрешения пригласить ее на бокал вина и какой-нибудь новый фильм. Доктор ненадолго задумался, а потом, обронив нечто вроде «да, пора уже», позвал за собой.
У двери центральной лаборатории мы свернули в узкий боковой коридор и долго петляли по лабиринтам технических помещений.
— Александр, вам нет нужды встречаться с Эллайрой, — начал он по дороге, — это вовсе не та девушка.
Я смутился:
— Если вы хотите сказать, что мне предстоит длительный полет и потому не следует морочить ей голову, то я все понимаю: никаких обещаний и ложных надежд…
— О! Что вы, дело в другом, — казалось, моя попытка быть честным развеселила шефа. — Неужели никто еще не разболтал, что Эллайра — не человек? Женщины, которую вы видите как Эллайру, на самом деле не существует. Это лишь визуальная форма, плод воображения.
— Воображения?.. чьего — моего?
