Я — это ты - [4]
Она молчит, упрямая, а мне хочется улыбаться. Я горжусь ей, как сокровищем, как отец мог бы гордиться дочерью — сильная, с характером. И себе на уме, плутовка. Молчит, а кормит удивительно. И как только ей это все удается: сырный суп, жаркое, даже вино… я же знаю, что у нас ничего нет. Наверное, это просто иллюзия, но я не хочу об этом думать. Пусть будто бы правда, пока еще можно. Пока еще есть и еда, и вода и воздух… а до тех пор, Элл, я не позволю тебе влезть в управление кораблем, нет, родная. Мы летим домой… ты — летишь.
Ты лежишь в кресле пилота и, глядя в потолок, пытаешься петь. Ты уже неделю почти не встаешь, перемещаешься с трудом, и с каждым днем это становится все заметнее. Мелодия звучит некрасиво, негармонично — петь ты не умеешь. Но всегда что-то происходит, когда ты поешь, что-то меняется в тебе, в окружении. И во мне — мне становится весело. Все как будто упрощается и решения приходят легко, быстро, сами собой. И мне тоже хочется подпевать. Хотелось, раньше. Теперь — нет.
А ты просишь, чтобы спела.
Или поговорила. Но я — не могу. Боюсь.
— Элли, а вот скажи, что кончится раньше, еда или вода? Ты же должна знать, ты наверняка все уже просчитала. Без еды можно прожить дней, наверное, двадцать… а без воды только три, да? Или раньше кончится воздух? Я не хочу задыхаться. Замерзнуть… наверное, это будет лучше всего — проще всего, да?
Я знаю, говорить с ней о своей смерти — бесчестно, но мне страшно. Я вдруг начал понимать, как это страшно — умереть.
— Элл, чертова железка, поговори со мной!
Пять лет полета прошли нормально и мы, сделав несколько витков вокруг Плутона, благополучно легли на обратный курс, домой. Я и Элли — мы научились жить вместе. Она была для меня помощником… другом?.. любимой? Нет, больше, много-много больше — ELL 1852600002 стала частью меня самого, самой важной частью.
Тогда я не понимал, но сейчас знаю точно: все эти годы мы были счастливы.
Все случилось очень быстро.
Мы играли в шахматы, Элли проигрывала, и, как обычно, когда проигрывала, надолго затихала, вжималась в кресло, кусала большой палец и, глядя на доску, сосредоточенно хмурилась. Вдруг эта ее сосредоточенность как-то резко изменилась, словно перенаправилась, и я услышал уже забытый сухой тон автоответчика:
— Алекс, в реакторе утечка. Причина — дефект защитной оболочки. Опасность, смертельная опасность. У тебя сто секунд, будут предложения?
Утечка? В реакторе? Дефект защиты?! Я растерялся. Я вообще ничего понять не мог: откуда дефект защиты, если все тщательнейшим образом тестировали?! Я же точно знал — я сам там присутствовал! Как такое… что теперь делать?
— Алекс, какие будут предложения? У тебя пятьдесят секунд. Сорок девять, сорок восемь…
Пятьдесят секунд! Что я мог сделать?! Хотя, нет… мог, я должен был! Но идеи как назло приходили одна бредовее другой. Починить вручную? Усилить защиту жилого отсека? Отстрелить к дьяволу этот реактор… и остаться без энергии. Эта, последняя, была технически осуществима и сулила какую-то отсрочку… но тогда мы застрянем тут, в пустоте, навечно.
— … три, два, один. Есть предложение отключить реактор и отделить от тела корабля. Если других нет, приступаю к исполнению.
— Нет, Элли! — я дернулся к переключателю управления, когда мощный реактивный толчок выкинул меня к противоположной стене рубки, чуть не размазав по обшивке.
Не могу сказать, как скоро я очнулся. Мой шлем слетел во время падения, и я не мог видеть Элли, только чувствовать, как один из манипуляторов, расположенный на стене, бережно гладит волосы.
— Алекс, ты слышишь, Алекс? — судя по голосу, Элл была перепугана. — Как ты, больно?
Боль была, болела ушибленная голова и, кажется, я подвернул ногу, только осознание случившегося оказалось хуже всякой боли. Первым делом я на четвереньках добрался до пульта и переключил управление кораблем на себя, только потом подобрал шлем и посмотрел в глаза Элли.
— Выживу. Что ты наделала, Элл? Как мы теперь вернемся?
— Никак… — она обхватила меня за шею и уткнулась носом в плечо, ни то радостная, ни то в отчаянии. — Алекс, прости, но иначе было невозможно — если бы я этого не сделала, ты был бы уже мертв — ты бы просто сварился за эти два часа… Прости!
Два часа, значит… несколько минут мне понадобилось на то, чтобы просто выровнять дыхание и начать что-то соображать. Реактора больше нет… а что есть?
— Элли, — я легонько тряхнул плечом, — хватит причитать, подружка, лучше прикинь, что у нас осталось и на что этого хватит.
Она хлюпнула носом и поднялась. Большие серые глаза уставились прямо в душу:
— Уже посчитала. Резерва топлива достаточно, чтобы обеспечить комфортные условия на корабле в течение девяноста трех земных лет плюс-минус год. Ты ни в чем не будешь нуждаться — я обо всем позабочусь.
— Хорошо, я понял. Дай мне все спокойно обдумать, ладно?
Наверное, мой тон был слишком раздраженным, обвиняющим.
— Ладно, — она отвернулась и красноречиво провела рукой по панели управления. — А доступ? Быть может, я займусь, пока ты думаешь?
Я представил себе обрисованную Элли перспективу: вот я, сорокалетний, обнимаю девчонку с виду лет пятнадцати, вот я, в шестьдесят, мы смотрим старые комедии, и я пытаюсь соответствовать ее задорному юному смеху, вот мне восемьдесят, и Элл, похожая на мою правнучку, смазывает мои пролежни и читает на ночь, потому что сам я уже ничего не вижу. Чудесно!
«…я представлял, как приложу ладонь к гладкой глыбе Мо Руфа, нашепчу свои строчки и, если одобрит, дождусь в ответ радостного, живого тепла. И, может, коснусь памятных щербинок — они маленькие, не разглядеть, только пальцами ощутить, но я-то помню… если Мо Руф недоволен — такое не забудешь».
«Электронными декларациями нас попросту приперли к стенке. Уже третий месяц все предприятия отправляли отчетность по интернету — и попросту не желали нас видеть. Конечно, через три дня я придумал, как обмануть эту хитрую программу. Именно поэтому меня испугал знак параграфа…».
«Все, кто попадает сюда, надеются, что смогут вернуться в привычные миры, и не верят, что их больше нет. От них остаются только медленно рассыпающиеся обломки». Рассказ занял третье место на ежегодном конкурсе «Созвездие Эксмо — 2009», который проходит на форуме «Эксмо».
В лесной сторожке молодой человек дважды увидел один и тот же сон о событиях времен войны, которые на самом деле происходили тогда на этом месте. Тогда он выдвинул гипотезу: природа записывает и хранит все события. В местах пересечения временных потоков наблюдатель может увидеть события из другого временного потока. Если найти механизм воспроизведения, станет действовать закон обратимости.
Сигом прилетел исследовать планету, очень похожую на Землю. Здесь есть море и берег, солнце и небо. Надо было работать, действовать, но сигом только сидел на берегу, смотрел на море и размышлял. Такое с ним случилось впервые.
Несколько лет назад Владимир Левицкий сильно пострадал при пожаре. Он получил ожоги и переломы, а кроме того, ему раздробило рёбра, и врачам пришлось удалить у него правое лёгкое и часть левого. Теперь же он — неоднократный чемпион Европы по лёгкой атлетике и представляет СССР на международных соревнованиях. Возможно ли это?
К воспитателю пришел новый ученик, мальчик Иосиф. Это горбатый калека из неблагополучной семьи, паралитик от рождения. За несколько операций медики исправили почти все его физические недостатки. Но как исправить его тупость, его дикую злобу по отношению к взрослым и детям?
К воспитателю пришел новый ученик, мальчик Иосиф. Это горбатый калека из неблагополучной семьи, паралитик от рождения. За несколько операций медики исправили почти все его физические недостатки. Но как исправить его тупость, его дикую злобу по отношению к взрослым и детям?
Об озере Желтых Чудовищ ходят разные страшные легенды — будто духи, или какие-то чудища, стерегут озеро от посторонних и убивают всякого, кто посмеет к нему приблизиться. Но группа исследователей из университета не испугалась и решила раскрыть древнюю тайну. А проводник Курсандык взялся провести их к озеру.