Безумный лес - [123]

— Меня? Это не так-то легко. Да если даже меня и схватят, ничего не изменится. Останутся другие. Нас много… Гораздо больше, чем думают барчуки.

В день выборов братья Арэпаши еще до рассвета вышли из дома с дубинками под мышкой. Теперь они все четверо стали верными псами Паляку и Лэптурела. Однорукий остался спать и проспал до вечера. Петрица, которой нездоровилось, отдыхала, лежа на спине.

Я принялся за чтение. Деспа, войдя ко мне в комнату, спросила:

— А ты не пойдешь голосовать?

— Нет. Не пойду.

— Жаль, что твой возраст еще не подошел.

— Почему жаль?

— Если бы ты пошел, глядишь, тебя бы там укокошили. Одним жалким Желтушным на свете стало бы меньше.

— Твои старшие братья пошли.

— Отчего бы им не пойти? Паляку обещал каждому по участку земли.

Выборы пришлись на воскресенье. День напитался кровью. Лэптурел реквизировал в городе все извозчичьи пролетки, и вооруженные дубинками молодчики его превосходительства носились от одного избирательного участка к другому. Выкручивали руки. Ломали ноги. Отбивали легкие. Проламывали головы. Многочисленным городским попам-бородачам теперь снова было кого отпевать и хоронить.

Через день бухарестские газеты возвестили о том, что правительство одержало на выборах величайшую победу.

ГОСПОДИН ИОНЕЛ БРЭТИАНУ ЯВЛЯЕТСЯ ХОЗЯИНОМ ПОЛОЖЕНИЯ.

ЛИБЕРАЛЫ ТЕПЕРЬ СИЛЬНЕЕ, ЧЕМ КОГДА БЫ ТО НИ БЫЛО.

НАЧИНАЕТСЯ ДЛИТЕЛЬНЫЙ ПЕРИОД ЖЕЛЕЗНОГО ПРАВЛЕНИЯ.

Его превосходительство господин министр Стэникэ Паляку, руководивший ходом выборов в Телеормане не выходя из префектуры, купался в лучах славы. Нигде оппозиция не была усмирена так круто, как в его уезде. Премьер-министр в присутствии всего правительства назвал Стэникэ Паляку образцом энергичного и умелого политического руководителя. «По всем уездам оппозиции удалось захватить по одному-два места. А в Телеормане, где баллотировался наш новый сторонник, наш министр Стэникэ Паляку, правительство не только не потеряло ни одного места, но, если можно так выразиться, было счастливо убедиться в полном единогласии избирателей. Оппозиция не получила ни одного голоса, хотя бы в утешение…»

Страна, как огромный усмиренный зверь, зализывала раны, после чего, по всем признакам, наступило затишье. Мне показалось, что затишье наступило и в городке, затерявшемся в бескрайней равнине Делиормана, в том городке, где я жил и где по нескольку раз в день и по нескольку рая в ночь проходил мимо бронзовой статуи генерала Манту.

Войска убрались с улиц, и солдат, как прежде, заставили заниматься строевой подготовкой на поросших редкой и жесткой травой берегах реки Веде. Не стало видно и жандармов. Профессор Митридат Велинский покинул город тайком, и долгое время о нем не было ни слуху ни духу, хотя семена ненависти, посеянные им, запали в души горожан. Только время могло показать, суждено ли им было взойти и принести свои ядовитые плоды. Адамян и остальные юнцы, ставшие верными последователями профессора, продолжали встречаться друг с другом и на виду, и тайно от всех. Обычным местом их явных встреч была «Тирольская кондитерская» господина Синатры.

Торговцы пооткрывали свои лавки и вновь, как прежде, томились в ожидании покупателей. Вновь открылась и наша гимназия. Устав от бесконечной беготни и пустословия, учителя возвратились на свои кафедры. Некоторое время они еще переругивались между собой в учительской и в кофейнях. Ссорились. Но в конце концов помирились. Прекратил свое существование «Голос Рушанцев». Фельетонно-публицистическим талантам Гарофеску и Тимона уже негде было проявлять себя. Директриса Дезидерия Гэзару, которая щеголяла теперь разодетая по последней моде, призвала учителей готовиться к празднику окончания учебного года. Учитель Туртулэ выбрал нескольких учеников поумнее и нескольких учениц посмазливее — среди последних оказалась и Валентина — и, вспомнив четыре-пять спектаклей, которые ему довелось еще студентом посмотреть в Бухаресте, решил поставить пьесу «Светает» Захарии Бырсана. Адамяну он посоветовал выучить наизусть одно-два патриотических стихотворения, а Искру Мэтрэгунэ поручил выступить с анекдотами. Сам Туртулэ должен был открыть праздник лекцией на тему «Лирика в румынской литературе». Албуриу взял на себя оформление зала и сцены.

— Но уж постарайтесь вложить весь свой талант, — приказала директриса.

— Постараюсь, мадемуазель, вложу весь свой талант.

Подонок Лэптурел еще два-три раза наезжал в город на автомобиле. Заявился с инспекцией в примэрию. Посетил гимназию. Заглянул и в ремесленное училище. И в этом училище Лэптурел, тот самый лодырь Лэптурел, который по-настоящему и грамоты не знал, не дал себе труда выучиться хотя бы какому-нибудь ремеслу, произнес цветистую речь, где напомнил ученикам, что «ремесло — это золотой браслет». Ремесленники, одетые в старые, заношенные и залатанные блузы, молчали. Зато учителя, аплодируя, отбили себе все ладони.

— Пожалуйста, господин Лэптурел, передайте его превосходительству господину министру Стэникэ Паляку, что мы всем сердцем голосовали за него.

— Попробовали бы вы не проголосовать за дядюшку Стэникэ! — возмутился Лэптурел. — Узнали бы, где раки зимуют!