Безумный лес - [121]

— Тогда где же он может быть?

— В постели у какой-нибудь вдовушки.

— Деспа!.. Как ты смеешь говорить такие слова?

— А что? Нельзя? Я уже не ребенок, мама, и могу говорить все, что угодно.

Я набросил на плечи пиджак и оставил их одних браниться сколько влезет. Вышел во двор. Улегся под акациями на куче сена и проспал, пока не рассвело.

По трактирам, пивным, кофейням и публичным домам рушанцы, взбудораженные политическими страстями, разыгравшимися в связи со сменой правительства и выборами, беспрестанно ссорились, ругались, лезли в драку, молотили друг друга палками, кололи ножами, а самые бешеные не останавливались и перед тем, чтобы пропороть друг другу брюхо кинжалом.

Однажды утром разнеслась весть, что наконец-то в город прибыл профессор из Ясс, националист Митридат Велинский. Студенты из «Нового поколения», ожидавшие его как манны небесной, выстроились в колонну прямо напротив кондитерской и двинулись на вокзал. Здесь знаменитому профессору была устроена встреча с хлебом-солью, с цветами и приветственными речами.

— Вы — цвет нашей нации и священное солнце этой страны, любимый учитель и дорогой наш отец.

От вокзала до самого центра города они пронесли его на руках, сопровождаемые музыкантами, которые исполняли одни только старые румынские песни:

Корбя и Жиану,

Тунсу и Мунтяну,

Гайдуки, как на подбор,

Жили меж высоких гор…

Возле статуи генерала Манту студенты вместе с музыкантами пропели «Проснись, румын!».

Под пытливыми взглядами прохожих, остановившихся из любопытства посреди дороги, профессор Митридат Велинский обратился лицом на восток, перекрестился, опустился на колени и поцеловал землю. Потом поднялся на ноги с горделивым видом, словно свершив бог весть какое святое деяние, взобрался на скамью и произнес речь. Вспомнил Драгоша — основателя Молдовы — и Штефана Великого[24], всю свою жизнь посвятившего борьбе с басурманами. Упомянул Василе Лупу[25] и Матея Воеводу[26], которые воздвигли крепкостенные храмы. Потом воздал хвалу Владу Цепешу[27].

— И вот сейчас, братья, сейчас, больше чем когда-либо, нам нужен новый Влад Цепеш. Если кто согрешит или украдет — пусть тотчас являются власти и сажают его на кол. В румын вселился бес. Слов они уже не понимают. Исправить их можно, только внушив им страх перед властью. Как говорится — жизнь страхом держится.

— Это вы, профессор, только вы можете спасти нашу несчастную страну.

Профессор Митридат Велинский с признательностью посмотрел на поддержавшего его верзилу и прослезился. Роняя слезы, продолжал описывать страшное несчастье, постигшее нашу бедную страну из-за того…

Он перебрал много причин… Возвысил голос:

— Смерть большевикам…

Несколько сопляков-подростков подхватили: «Смерть, смерть!», не договаривая, однако, чьей именно смерти они желали. Стайка воробьев, усевшихся на макушку статуи генерала Манту, испуганно вспорхнула и умчалась прочь. Где-то в соседнем дворе собака приняла солнце за луну. Подняв морду, завыла тревожно и жутко.

Завыли и студенты.

— Профессор, вы наш отец.

— Вы — наш патриарх.

— Наш Влад Цепеш.

— Вы наш спаситель.

Непривычно кротким голосом господин Гушэ отозвался с порога своей лавки, забитой гробами, саванами и тапочками для покойников:

— Вы сам Иисус Христос, профессор… Просто господь наш Иисус Христос во плоти…

Многие засмеялись. Но профессор сделал вид, что ничего не заметил. Взглянул на небо и перекрестился. Потом снова прорычал:

— Смерть большевикам!..

На этот раз воцарилась мертвая тишина. Замолчали даже босяки, прибившиеся с краю толпы. В этой мертвой тишине профессор Митридат Велинский, студенты из «Нового поколения» и те немногие рушанцы, что были тем или иным способом привлечены на их сторону, опустились на колени в белесоватую уличную пыль, склонили головы и громко прочитали молитву. Велинский возглашал слова молитвы, а остальные повторяли их, фразу за фразой. Я пробрался сквозь ряды коленопреклоненных дуралеев и прислонился спиной к стене какой-то лавки. Кончив молитву, которая оказалась довольно пространной, молящиеся поднялись с земли. Мой приятель из Турну, студент Марин Сэрэчилэ, воскликнул:

— Да поможет нам бог!

Потом он подошел ко мне, грозно выкатив глаза.

— Ты почему не стал на колени?

— А зачем мне было становиться на колени? Я пока не спятил.

— Можешь получить в морду.

— Только и всего?

— Для первого случая. А потом… Потом виселица, пуля, а может, и кол.

Я засмеялся. Марин Сэрэчилэ вернулся к своим. И тут на них нашло что-то непонятное, я даже не успел заметить, кто дал сигнал. Студенты вдруг скучились, и над их головами замелькали дубинки. Прежде чем мы сообразили, что им взбрело на ум, они уже выломали двери и побили стекла в ближайших лавках. В суматохе избили всех, у кого, как им показалось, были рыжие волосы. Когда студенты отвели душу, один из них сунул пальцы в рот и засвистел молодецким посвистом. По этому сигналу, должно быть привычному, юнцы вновь быстро сгрудились вокруг статуи генерала Манту и запели:

Проснись, румын, стряхни свой сон оцепенелый,

Что варвары-тираны наслали на тебя…

Но только-только распалившиеся юнцы и их свежеиспеченные сторонники вошли в раж, как из боковой улочки на них набросились молодчики Стэникэ Паляку. Во главе этой разъяренной толпы были Гарофеску, с нежным личиком скромницы-девочки, и Тимон. С боков толпу прикрывали полицейские с револьверами. Молодчики Стэникэ Паляку накинулись на юнцов из «Нового поколения» и принялись дубасить их по головам. Я оказался в стороне, укрытый за стеной лавки, и радовался, что здесь меня никто не тронет. Среди молниеносно взлетавших и опускавшихся дубинок вдруг блеснули ножи. Однако нападавшие были не настолько пьяны, чтобы пустить их в ход против студентов. Ножи служили только для устрашения. Кое-кто из юнцов бежал с поля сражения и скрылся. Другие пытались оказать сопротивление и были зверски избиты. Профессор Митридат Велинский, у которого был, видно, большой опыт, чудесным образом исчез в самом начале схватки. Полицейские кликнули извозчиков. Раненые были подобраны с земли, брошены в пролетки и отправлены в больницу. Войска так и не вмешались. Остаток дня прошел спокойно. Ночью, несмотря на бдительность полицейских, несколько лавок было разграблено, несколько других подожжено.