Без музыки - [14]

Никто иначе и не говорит.

«Глухова, к телефону».

«Где?»

«В бильярдной».

Заведующий, человек тучный, немногословный, первое время все вздрагивал и качал головой. А потом ничего, привык. Добрый, всезнающий Кузьма Матвеич.

— Значит, хотите у нас работать?

— Хочу.

— А почему именно у нас?

— В других журналах мест нет.

Спецкоры восторженно загоготали.

Кузьма Матвеич с чувством сожаления посмотрел на Наташу, губы дернулись, на дряблых щеках отчетливо обозначилась пара запятых. Кузьма Матвеич улыбнулся:

— Привыкайте, называется «смех». Вы, видимо, и журналисткой стать хотите?

— Ага, хочу.

— И в школе по сочинению у вас «пять»?

— Не-а, четыре.

— И стихи пишете?

— Пишу. Почитать?

— Что-о?! — Шея у Кузьмы Матвеича разом пропала, и голова просела прямо на плечи. — Упаси бог! Стихи вы Васюкову почитаете. Это по его части. Раньше вы где работали?

— На заводе табельщицей.

— А теперь, значит, сюда?

— Сюда.

— Стаж для поступления в институт нужен?

— Нужен. И рабочая характеристика.

— Ясненько. Ну а печатать вы умеете?

— Не особенно.

— То есть что значит не особенно?

— Да вы не беспокойтесь, я научусь. Я неделю назад и пишущей машинки не видела. Ничего, освоилась. А у вас здесь хорошо, уютно. Мне нравится.

Кузьма Матвеич одичало глянул на Наташу; глаза, обозначенные брызгами морщин, округлились и сразу стали чуть глуповатыми.

— Так-так, значит, уютно?

— О-очень, — сказала и потянулась.

— Понятно. Ну вот что, уважаемая Наташенька Глухова. Ступайте-ка вы обратно на свой любимый завод.

— Хм, любимый! С чего вы взяли?

— Ну уж, какой ни есть, а ваш. Нам люди с практикой и опытом нужны. А у вас, извините, ни того, ни другого. — Кузьма Матвеич нерадостно усмехнулся и развел в стороны свои пухлые, словно стеганое одеяло, ладошки. — Вот так-то уважаемая.

— А платите как?

— Обычно платим, семьдесят пять рублей.

— Всего-то? Поганое дело.

— Простите, не понял. Как вы сказали?

— Дело, говорю, неважное. Маловата зарплата. На заводе я сто пятьдесят имела.

Кузьма Матвеич растерянно заморгал ресницами. Встал, сел, снова встал.

— Видите ли… семьдесят пять — это тоже деньги. Так что напрасно вы.

— И премиальных никаких?

— Премиальных! Хм, наверное… то есть? Послушайте, я же вам сказал: вы нам не подходите. Какая разница, премиальные, сверхурочные, отпускные! Пусть вас это не беспокоит.

— Угу. А сами-то сколько получаете?

Кузьма Матвеич зло потянул мочку уха, с трудом переварил собственное оцепенение.

— Сам? — переспросил он, забыв сумму своей зарплаты в столь неподходящий момент. — Позвольте! Вы что, не понимаете русского языка?

Наташа озорно кивнула рыжей челкой:

— Значит, мне уходить?

— Непременно.

— Может, у вас какая другая работа есть? Я рисовать умею, и… готовлю хорошо.

— Да ну-у? — Кузьма Матвеич даже присвистнул от удивления. — Вот и прекрасно, ступайте работать в пионерский лагерь. А здесь всесоюзный журнал. Надеюсь, вы меня поняли?

— Поняла. — Она с сожалением оглядела комнату. — Ладно, пойду. Будьте здоровы.

Уже внизу ее догнал Духов:

— Ну что, не в масть?

— Чего?

— Так, профессиональный жаргон.

— А-а, не в масть, — согласилась Наташа.

— В общем, ты, старуха, не расстраивайся. Машинистки во как нужны! Все на сторону отдаем печатать, такая жизнь. Может, еще выгорит. У тебя в принципе полный ажур. Только вот откровения больше, чем надо, из-за щек вываливается. А это, старуха, чревато. Это на заводе дважды два. А здесь, старуха, своя математика. Не кто ты, а кто за тобой. А за тобой, старушка, пустота. На нее не обопрешься. Ну ладно, заболтался я. Адресок-то брось.

— Чиво-о?

— Меня, между прочим, Костей зовут. Адресок, говорю, на память.

— А ну слиняй!

— Как?

— Слиняй, говорю, крокодил!!!

— Ну, старуха, ты молоток!

И ушла. А что делать? Раз уж выставили, сидеть не будешь.

Наташа встает, подходит к столу Кузьмича, зачем-то листает календарь. Кресло у Кузьмича широкое, сидеть в нем удобно. Приди сейчас Духов, сядь за свой стол, его лицо будет прямо перед ней. Точно так же, как в тот субботний вечер. Вышел из-за фонарного столба и стоит. Наташа даже испугаться не успела. Пальто у Духова модное, ворсистое, воротник поднят. Мороз оглушительный — по нему и валенки в самый раз.

— Ну, с…старуха, с тебя приходится. Велено разыскать и привести на смотрины. Второй вечер ку-у-у-карекую здесь.

— Дай я тебя потрогаю, Духов. Я еще не верю, что ты настоящий.

— Т…трогай б…быстрее, а то начинается оледенение.

И хотя ей очень хотелось подурачиться, сделать вид удивленный, растерянный: дескать, откуда здесь Духов, какие еще «смотрины», — Наташа не выдержала, схватила Духова за вздрагивающие плечи и поцеловала в длинный заиндевевший нос.

— Бедный, замерз.

Духов подвигал плутоватыми глазами. По лицу пробежала невыразительная гримаса, обозначавшая сокращенный вариант улыбки.

— Ценю, д…догадливая.

Наташа подпрыгнула и, не обращая внимания на оторопевших прохожих, принялась лихо отплясывать прямо посредине заснеженной мостовой.

— Симпатичный добрый дух, добрый дух, добрый дух.

Как же все прелестно и неповторимо! Ее вспомнили и даже разыскали и вот теперь ждут ответа.

Ее встретили. Беседовали не более получаса. Дел по горло, не до нее.