И власти плен...
Человек и Власть, или проще — испытание Властью. Главный вопрос — ты созидаешь образ Власти или модель Власти, до тебя существующая, пожирает твой образ, твою индивидуальность, твою любовь и делает тебя другим, надчеловеком. И ты уже живешь по законам тебе неведомым — в плену у Власти. Власть плодоносит, когда она бескорыстна в личностном преломлении. Тогда мы вправе сказать — чистота власти. Все это героям книги надлежит пережить, вознестись или принять кару, как, впрочем, и ответить на другой, не менее важный вопрос. Для чего вы пришли в эту жизнь? Брать или отдавать? Честность, любовь, доброта, обусловленные удобными обстоятельствами, есть, по сути, выгода, а не ваше предназначение, голос вашей совести, обыкновенный товар, который можно купить и продать. Об этом книга.
| Жанры: | Современная проза, Советская классическая проза |
| Серии: | - |
| Всего страниц: | 196 |
| ISBN: | 5-235-00002-1 |
| Год издания: | 1988 |
| Формат: | Полный |
И власти плен... читать онлайн бесплатно
НЕСКОЛЬКО ПРЕДВАРЯЮЩИХ СЛОВ
Роман, повесть, рассказ, написанные в разное время и отдельно существующие, не требуют слов предваряющих. Да и зачем? Для автора нет утомительнее занятия, нежели разъяснять собственный текст до его прочтения.
Другое дело книга. Произведения, собранные в ней, как бы лишаются некой доли самостоятельности и обретают иной смысл. И тотчас автора охватывает смятение, беспокойство: не ошибся ли, удачно ли сочетание предложенных работ. И не разрушит ли следующее повествование ощущение от предыдущего. Все потому же. Единым и целым становится книга, она обретает характер самостоятельного произведения.
Так в чем же объединяющий мотив книги, ее общий знаменатель? И есть ли он? Есть, так считает автор. Это совесть. Совесть Власти, совесть Любви, совесть Памяти.
Никаких иных разъясняющих слов автор говорить не намерен. Лишь несколько мыслей он еще хочет высказать, несколько разрозненных мыслей, созвучных книге и времени.
Нас всех достало время. Состояние несвойственное для затворника, каковым считает быть писатель. Впрочем, в этом нет ничего удивительного. Процесс демократизации в обществе всегда начинается с демократизации слова.
Мы все сейчас живем идеями перемен. Это состояние приподнятости и тревоги одновременно. В сказанном нет противоречия. Реальность надежд рождает реальность тревог по поводу торжества надежд. Видимо, все дело в том, что многие из нас не готовы к переменам, хотя их очень желают. В этом проблема. Переселиться в мир перемен, минуя стрессовые состояния, когда меняется сознание, уклад жизни, нарабатывается иная оценочная шкала твоей значимости в этой жизни. Не с точки зрения зарплаты, которая, конечно же, как считаешь ты, занижена, а с точки зрения твоей реальной стоимости, насущности и полезности для общества. Хорошо бы миновать все это, перенестись неким образом по воздуху и оказаться уже в другом, переменившемся мире, где все отлажено и ты сам задействован по максимуму. И конечно же, среди наиболее талантливых, справедливых, деятельных. Не ты объединился вокруг кого-то, а кто-то — массы, народ — объединяется вокруг тебя, носителя высоких идей и созидателя. Хорошо бы, не правда ли?
Однако оставим фантазии, обретем реальность ощущения.
Без борьбы ничего не произойдет, не получится. Слишком долго творилась, преумножалась словесная жизнь, где и свершения случались с непререкаемой непременностью, ибо оценочным механизмом были опять же слова, которые без особого труда переставлялись с места на место, обеспечивали прирост, преумножение, наращивание.
Уместно будет сказать, что у нас разладился не только экономический механизм, но и механизм нравственный. Сузился, поблек этический горизонт, как если бы в обращении остались лишь две разменные монеты — выгодно, невыгодно. Что крайне необходимо на торжище, то пагубно для души.
Ставить свою порядочность, честность, воспитанность, свое гражданское предназначение в зависимость от условий — порочно по сути своей, хотя бы уже потому, что создание условий — дело не одного дня. Честность, повязанная экономическими стимулами, — это уже не честность, а товар. Где-то я прочел недавно, кажется, у Лихачева: «Совесть подсказывает, честь действует. Совесть всегда исходит из глубины души. Совестью человек очищается».
Один мой знакомый, адресуя слова большому начальнику, с горечью заметил:
«Чем больше власти, тем меньше совести. И знаешь, почему? Сострадать всему человечеству проще, чем одному конкретному человеку. — Потом он подумал и добавил: — Хозрасчетный социализм, самоокупаемость. Мы должны построить совестливый социализм. Все остальное приложится».
Автор
И ВЛАСТИ ПЛЕН…
Роман
Глава I
Не хочется просыпаться. Блаженное безмыслие: еще уплывают размытые очертания сна, тело расслаблено, и теплая, вялая лень окутывает тебя. Не хочется просыпаться.
Лежишь с закрытыми глазами, прислушиваешься к себе. Какая-то перемена чувств, иное состояние. К нему еще надо привыкнуть. Потому и шутишь невдумчиво: стареем, наверное. Не разуверяешь себя, не соглашаешься, а так отрешенно, сдерживая зевоту: стареем… А мозг уже включен на полные обороты, просчитывает, сравнивает. До сорока, после сорока. Не мною сказано: до сорока живешь вне возраста. Нескончаемая череда событий, а ты как заведенный бежишь, бежишь, не останавливаясь, и не поймешь, ты мимо них, они мимо тебя. Если бы знать точно, когда кончается д о и начинается п о с л е. Не перестараться бы, не пережать. Сколько себя помню, всегда чего-то не хватало: времени, средств, людей, в месяце считанных часов, в году считанных дней. На согласование не хватало, на проектирование, на строительство, на освоение. На личную жизнь или на такой вот воскресный сон — тоже не хватает. Не хочется просыпаться.
А может, я наговариваю на себя? На самом-то деле все хорошо. Я, Антон Метельников, — счастливый, удачливый человек. Биографически состоявшаяся, цельная личность. Не всякий про себя такое скажет, не всякий.
Окончил институт, получил распределение в тридевятое царство — художественный образ, а по существу так оно и есть. Если Урал считать Европой, то еще не одну тысячу километров надо разменять, чтобы долететь или доехать. Должность скромная — начальник цеха. Подвинем к себе счеты и отбросим влево четыре костяшки — вроде как зачин. Четыре года прошло, звонок: «Вас просит зайти директор завода». Оказывается, я в поле зрения, на меня рассчитывают. Следующая запись в трудовой книжке — главный инженер. Отбросим еще три костяшки. Тут уместен восклицательный знак: переведен в другое ведомство. Там своя лестница: заведующий отделом, заместитель председателя исполкома, секретарь райкома. Все поздравляют, пророчествуют: «Ты у нас самый-самый». А я в панике — не мои сани. Всех мыслей — сбежать на завод.
