Без героя - [4]

Я оторопел. «Так это и есть она,» – спросил я себя саркастически, – «твоя страстная любовь по-русски? – сто двадцать баксов за суши, пол бутылки ликёра Гран–Марнье, плюс ещё долгая, в час пик, поездка в аэропорт и обратно.» Я оставался сидеть в гостиной, чувствуя позывы тошноты, пока не услышал грустный прощальный щелчок вертушки проигрывателя, когда по завершении записи, он автоматически выключился.

«Что ж, учитывая количество выпитого ею, смену часового пояса и длительность перелёта из Москвы», рассуждал я, «моя гостья, вероятно, свалилась в постель замертво». Но я ошибался, поскольку, в тот момент, когда я уже готов был смириться с этим, подняться со стула и рухнуть на жесткий диван, она возникла в дверном проеме.

– Кейси, – проворковала она своим глубоким тихим голоском и в тусклом свете я разглядел, что она одета во что-то шелковое и полупрозрачное – ну просто плюшевый мишка, русский мишка. – Кейси, – промурлыкала она, – Мне что-то не спится.

Где-то через неделю после этого Ирина впервые заговорила со мной об Ахматовой, спросила, знаком ли я с ней. Я ответил, что знаком с ней, но не лично. Только мои познания о ней были еще более слабыми, чем таковые о Пушкине или Лермонтове, лишь смутные обрывки памяти из полусонной аудитории.

– Мы проходили её в университете, – добавил я неуверенно, – После того, как она умерла ... в шестидесятых, правильно? У нас был обзорный курс русской литературы. В переводе, по-моему.

Ирина сидела на диване, закинув ногу на ногу, в бедламе газет и журналов. Она была в одних трусиках и футболке, а я как зачарованный лишь наблюдал, как наносила блестящий слой неоново-розового лака на ногти своих ног. На мгновение она взглянула на меня, сузив свои бледно-голубые глаза, затем закрыла их полностью и стала декламировать:

ИЗ ГОДА СОРОКОВОГО,

КАК С БАШНИ, НА ВСЕ ГЛЯЖУ.

КАК БУДТО ПРОЩАЮСЬ СНОВА

С ТЕМ, С ЧЕМ ДАВНО ПРОСТИЛАСЬ,

КАК БУДТО ПЕРЕКРЕСТИЛАСЬ

И ПОД ТЕМНЫЕ СВОДЫ СХОЖУ.

– Это из великого произведения Ахматовой, «Поэма без героя». Так грустно и прекрасно, правда?

Я глядел на её педикюр, сверкающий в лучах утреннего солнца, глядел на её голые ноги, на её лицо, её глаза. Мы гуляли с ней каждый день – я возил её в Чайна-таун, Диснейленд, Музыкальный центр и на причал Малибу – и я был под магией всего этого. – Правда, – отозвался я.

– Это гениальное творение о гибели из-за любви, Кейси, о поэте, покончившим с собой из-за неразделенной любви. – Она снова закрыла глаза:

«За одну минуту покоя

Я посмертный отдам покой».

Она взяла паузу словно на сеансе гипноза, в снопе света из окна кружили пылинки, райская птица на солнце отливала золотом, движение на улице замерло. И тут она посмотрела на меня взглядом невинным и в то же время сведущим, – Скажи мне, Кейси, где в наше время можно найти такого героя? Где найти мужчину, способного умереть ради любви?

Следующий день и стал тем днем, когда она поехала на моем велосипеде в Беверли-Центр, после чего между нами возник наш первый раздор.

В тот день я поздно вернулся домой с работы – там возникли проблемы с недавно принятым к нам сотрудником, обычная малограмотность и некомпетентность – и дома меня ждал бардак. Да нет, на самом деле, слово бардак это ещё мягко сказано – квартира выглядела так, словно в ней заперли на неделю стаю павианов. Все мои грампластинки были без обложек и покрыты слоем пыли, мои книги были разбросаны по гостиной в развернутом и распластанном виде словно бракованная макулатура, всюду валялись шмотки, простыни и подушки, а каждая горизонтальная поверхность была устлана мешаниной фастфудной пищи и мятых оберток: Полковник Сэндерс, Чау-Фу-Лак, Макдоналдс, Арбис, Тако-Белл. Сама же моя гостья в дальней комнате висела на телефоне, по международной линии звонила в Россию, так и не переодев футболку, в которой была прошлым утром. Она сказала что-то по-русски, после чего я услышал, как она сказала, – Да, а мой американский парень, он такой богатый ...

– Ирина, – окликнул её я.

– Мне нужно идти, до свидания – сказала она в трубку и положила её.

Я вошёл в спальню и она, метнувшись через комнату, упала в мои объятия, начав хныкать уже на ходу. Я насторожился. – Что стряслось? – спросил я, сжимая её с чувством тревоги. У меня вдруг возникло предчувствие того, что она бросает меня, что она задумала уехать в Чикаго или Новый Орлеан или Нью-Йорк, и я ощутил, как где-то внутри меня зреет какая-то темная пустота утраты. – Ты что, собираешься ... у тебя всё в порядке?

Ее горячее дыхание жгло мне горло. Она стала целовать меня туда снова и снова, до тех пор, пока я не схватил ее за плечи и не принудил взглянуть мне в глаза. – Ирина, скажи мне, что случилось?

– Ах, Кейси, – выдохнула она голоском столь тихоньким, что я едва расслышал ее. – Какая же я дура. Понятно, что у нас в России нам приходится запирать на замок наши вещи, но я и представить себе не могла, что здесь, где у вас всего навалом ...

Вот так я и узнал о том, что лишился своего восьмисотдолларового велосипеда, так же, как и о том, что она покурочила лезвия в моем миксере, когда пыталась нарезать ананас, засунув его туда целиком, и том, что чуть не половина моих грампластинок запилена, и что моя новенькая белая куртка Чи-Сиамо вся в каких-то пятнах то ли губной помады, то ли клюквенного сока, – да и если бы это были пятна крови, я бы тоже не удивился.