Бессмертный корабль - [21]
А время не ждет...
Пошел второй час штурма. Неутомимо стучат пулеметы в стороне Зимнего. Друг за другом появляются связные, докладывая комиссару о том, что творится на Дворцовой площади.
— Отбили юнкера атаку! — зло кричит связной из отряда Фотеева. — Им «Ахтырец» помог. Вылез вдруг из-за Александровской колонны и давай обстреливать! Начисто срезал первую цепь минеров и красногвардейцев. Кто из-под арки с Морской улицы выбежал — все легли!.. Наши броневики бьют по нему, а пули отскакивают. У него броня вроде корабельной...
— Накрыли, накрыли «Ахтырца»! — радостно объявляет очередной посланец. — Митин со «Штандарта» накрыл! Двумя гранатами. Юнкерский пулеметчик заметил его, но промазал. Тут браток и размахнулся. Обе гранаты — под самые колеса. «Ахтырец» даже накренился... Застрял. Ни туда, ни сюда. Теперь нашим полегче...
Скоро полночь.
И вдруг становится нестерпимо тихо. Все умолкло: крики, пулеметные очереди, винтовочные выстрелы. Только ветер неумолчно свистит в корабельных снастях.
— Наверно, ворвались во дворец, — предполагает Захаров. — Прожектор! Живо! — подгоняет электриков комиссар. — Проведите по набережной!
Луч прожектора, как световая тропка, стелется вдоль берега. В пыльном свете луча виден бегущий к мосту человек.
Это связной из отряда Шевченко.
Став на мосту, он машет бескозыркой.
— «На «Авроре»! — складывает взмахи бескозырки и рук в буквы и слова сигнальщик на верхнем мостике. — Больше не стрелять! Наши в Зимнем! Дерутся на лестницах и в коридорах!»
— Да здравствует советская власть! — во весь голос отзывается Белышев.
Моряки дружно повторяют слова комиссара:
— Да здравствует советская власть!
Так же во весь голос Белышев зовет:
— Гражданин мичман!.. Товарищ Поленов! Как вахтенному офицеру, поручаю записать в корабельный журнал: «Двадцать пятого октября, в девять часов сорок минут вечера, крейсер «Аврора», согласно приказу Военно-революционного комитета, произвел условный выстрел по Зимнему дворцу, для того чтобы заставить Временное правительство признать права трудового народа и сдать власть Советам!»
Рапорт комиссара
Мы живем
приказом
октябрьской воли.
Огонь
«Авроры»
у нас во взоре.
В. Маяковский
Иллюминатор распахнут настежь. Сквозь дождевую дымку видны окаймленные шеренгами особняков набережные Невы. Вдалеке протянулся коробчатый фасад Зимнего. Золотыми мачтами кажутся штили Петропавловской крепости и Адмиралтейства. Купол Исаакиевского собора высится над пестрыми крышами.
Каюта судового комитета полна моряков. Это командиры матросских отрядов с «Авроры», которые сражались плечо к плечу с красногвардейцами заводских районов и солдатами против Временного правительства. Моряки сидят вокруг стола — одни облокотясь на него, другие навалясь грудью — сочувственно вздыхают, когда комиссар в четвертый раз принимается переписывать рапорт Военно-революционному комитету об участии авроровцев в октябрьских боях. Так приказали товарищи Сталин и Свердлов. Дело без привычки не клеится. Рапорт кажется Белышеву чрезмерно длинным, многие слова — лишними.
Комиссар долго корпит над бумагой и наконец, переписав первую страницу начисто, читает вслух:
— «Крейсер «Аврора», находясь в ремонте у Франко-Русского завода, 22 октября должен был уйти из Петрограда на пробу машин. Но, имея в виду предполагаемый Второй Всероссийский Съезд Советов, приказом Центробалта был задержан на неопределенное время, причем причина задержки была объяснена команде тем, что нам, крейсеру «Аврора», придется принимать самое активное участие в поддержке Совета и, возможно, в предстоящем перевороте. 23 октября от Военно-революционного комитета я получил назначение комиссаром крейсера «Аврора», для чего было созвано экстренное заседание судового комитета в присутствии командира и прочих офицеров, где я вкратце объяснил инструкцию комиссара и в связи с этим предупредил, что все приказы и распоряжения, исходящие от Военно-революционного комитета и других, будут мною проведены в жизнь...»
Отложив рапорт, Белышев признается:
— Что дальше писать, никак не соображу.
— Припиши, что электрики сами свели мост, не дожидаясь мостового механика, — советует Фотеев.
— Ладно, — принимает добавление комиссар и, сделав пометку на полях, откладывает рапорт. — Теперь вместе подумаем, что еще сказать.
Моряки задумываются.
Словно поторапливая их, в иллюминатор каюты врывается раскатистое уханье: сигнальная пушка Петропавловской крепости пробила полдень.
— Говори по порядку: что в Зимнем было? — обращается Белышев к Бабину.
— Да я столько раз говорил... Неужто не помнишь? .. Мы, то-есть кто с «Авроры» и с миноносцев, от Адмиралтейства и Александровского сада нацелились, а красногвардейцы, солдаты, броневики и отряды с других кораблей — от Невского, с набережной Петра Великого, с Миллионной и с Морской из-под арки. На площади никого. Перед дворцовой решеткой — баррикады из бревен и корниловский броневик «Ахтырец». Юнкера понемногу постреливали, для собственной бодрости, но как подала голос «Аврора», замолкли. Мы со всех сторон — к дворцу, а тут навстречу, из-за Александровской колонны, «Ахтырец». Тогда строевой со «Штандарта», Митин по фамилии, схватил две гранаты. Кинул их под колеса. Как раз угадал в «Ахтырца». Только одна пуля куснула Митина. В сердце. Наповал. Через пять минут мы второй раз на штурм пошли. Все разом. Юнкера — ходу! Наши — за ними, во дворец, на лестницы. Везде на подоконниках пулеметы, на полу винтовки... Переловили юнкеришек... Добрались до угловой комнаты, не то семьсот первая, не то девятьсот первая, их там пропасть! Зеленого цвета, вся в золоте, занавески из настоящей парчи, стол длиннющий, накрыт зеленым сукном, как на бильярде, а за столом, в креслах, шестнадцать человек. В штатском. Перед каждым — бумага, чернильница и ручка, а сами бледные, как покойники. Никто сначала и верить не хотел, что это и есть временные министры, но швейцар, который привел нас в ту комнату, клянется и божится, что они самые... Мы до них: «Где Керенский?» Они в один голос заладили, что утром ушел из дворца. «Куда?» Молчат... Кинулись туда-сюда, нигде нет. Удрал!.. Вывели мы временных министров из дворца, и я их с нашим отрядом без пересадки в Петропавловку доставил. В Трубецкой бастион. В отдельные номера. Могу по фамилиям назвать.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Черноморская повесть — хроника времен Отечественной войны. В книге рассказана подлинная история юного моряка — участника героической обороны Севастополя.
Книга писателя-мариниста Е. С. Юнги представляет собой популярный очерк жизни и деятельности выдающегося русского флотоводца адмирала Григория Андреевича Спиридова. Автором собран обширный исторический материал, использованы малоизвестные до сих пор документы, показана неразрывная связь адмирала Спиридова с важнейшими событиями русской морской истории XVIII века. Основоположник новой линейной тактики, решившей исход неравного боя в Хиосском проливе, а затем и судьбу всего турецкого флота в Чесменской бухте, — Спиридов проторил дорогу многим последующим победам, одержанным русскими моряками под командованием Ушакова, Сенявина, Лазарева и Нахимова на Черном и Средиземном морях.
Эта книга — о героическом походе краснознаменного ледореза «Федор Литке» Великим северным морским путем с востока на запад; книга о людях ледореза, большая часть которых — воспитанники ленинского комсомола.Автор книги Евгений Юнга (Михейкин) был на «Литке» специальным корреспондентом газеты «Водный транспорт». За участие в походе он награжден почетной грамотой ЦИК СССР.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Открывающая книгу Бориса Ямпольского повесть «Карусель» — романтическая история первой любви, окрашенной юношеской нежностью и верностью, исполненной высоких порывов. Это своеобразная исповедь молодого человека нашего времени, взволнованный лирический монолог.Рассказы и миниатюры, вошедшие в книгу, делятся на несколько циклов. По одному из них — «Волшебный фонарь» — и названа эта книга. Здесь и лирические новеллы, и написанные с добрым юмором рассказы о детях, и жанровые зарисовки, и своеобразные рассказы о природе, и юморески, и рассказы о животных.
В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.
Пафос современности, воспроизведение творческого духа эпохи, острая постановка морально-этических проблем — таковы отличительные черты произведений Александра Чаковского — повести «Год жизни» и романа «Дороги, которые мы выбираем».Автор рассказывает о советских людях, мобилизующих все силы для выполнения исторических решений XX и XXI съездов КПСС.Главный герой произведений — молодой инженер-туннельщик Андрей Арефьев — располагает к себе читателя своей твердостью, принципиальностью, критическим, подчас придирчивым отношением к своим поступкам.
В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.
«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».