Беседы о литературе: Восток - [146]

Идея патриотизма, пишет Соловьёв, «выводится из сущности христианского начала: в силу своей естественной любви и нравственных обязанностей к своему отечеству полагать его интерес и достоинство, главным образом, в тех высших благах, которые не разделяют, а соединяют людей и народы».

Итак, патриотизм не разъединяет нас с представителями других народов, а, наоборот, соединяет. Духовное освобождение – вот что необходимо России. Духовное освобождение – это необходимое условие для того, чтобы Россия, которой предстоит выбор между единством и раздором, между истиной и ложью, могла с Божьей помощью совершить нравственный подвиг, выбрать истину. Еще не наступил XX век, а Соловьёв уже обращается к своей Родине с вопросом:

Каким же хочешь быть Востоком:

Востоком Ксеркса иль Христа? [136]

Увы, в начале XX века Русь выбрала первое: она стала «Востоком Ксеркса», она стала страной советского рабства. Но сегодня, когда советский период истории позади, когда позади страшная диктатура, мы снова стоим перед выбором. Главное – выбрать между истиной и ложью.

«Наш недуг, – писал в другом месте Владимир Сергеевич, – нравственный. Над нами тяготеют, по выражению одного старого писателя, “грехи народные и неосознанные”. Вот что прежде всего требуется привести в ясное осознание. Пока мы нравственно связаны и парализованы, всякие наши стихийные силы могут быть нам только во вред. Самый существенный, даже единственно существенный вопрос для истинного, зрячего патриотизма есть вопрос не о силе и призвании, а о “грехах России”»[137].

Очень трудно, очень больно говорить о грехах нашей родной страны, но, тем не менее, это необходимо. Соловьёв, философ и пророк, человек, который как мало кто чувствовал Бога и умел молиться, ставит эту проблему предельно жестко: «Единственно существенный вопрос для истинного, зрячего патриотизма есть вопрос не о силе и призвании, а о “грехах России”».

«Существует элементарный моральный закон, одинаково обязательный как для индивидов, так и для наций и выраженный в словах Евангелия, повелевающих нам, прежде чем принести жертву к алтарю, примириться с братом, имеющим что-либо против нас. У русского народа есть брат, имеющий тяжелые обвинения против него, и нам нужно помириться с этим народом – братом и врагом»[138]. Соловьёв имеет в виду раздел Польши и следовавшую за ним насильственную русификацию восточной части этой страны, нашего ближайшего западного соседа. Пройдет семнадцать лет после смерти Владимира Соловьёва – и Польша станет свободной. Потом, еще через двадцать два года, она вновь будет раздавлена и уничтожена.

Если у кого-то из вас, дорогие друзья, появится желание, вы можете пойти в библиотеку и взять том первого издания Большой советской энциклопедии. Это такие большие серые волюмы с красными корешками. Возьмите том на букву «П» и найдите там статью «Польша». Начинается она страшными словами: «Так называлось (в прошедшем времени. – Г.Ч.) государство, искусственно созданное на территории восточных земель Германии и западных земель России». Так в эпоху сговора между Сталиным и Гитлером был решен «польский вопрос». Тот грех России, о котором говорил Соловьёв еще в XIX веке, вновь дал о себе знать. Уже после всех разделов Польши, после ликвидации Царства Польского и возникновения Республики польской в начале XX века, вновь Польша разделена и раздавлена. И если бы только Польша… Увы, кроме наших грехов друг перед другом внутри страны есть грехи России перед сопредельными странами.

Соловьёв говорил об этом так откровенно и так жестко совсем не потому, что он ненавидел Россию. Нет, он любил нашу землю, любил, как мало кто может любить, потому что это был человек особой веры в Бога, особой чистоты. Это был человек, который как мало кто, повторяю, чувствовал Бога. И поэтому его любовь была много острее, чем та любовь, «теплохладная», которой нередко любим мы. Именно от любви говорит Соловьёв об этом.

Сегодня нам тоже есть у кого просить прощения. Конечно же, мы не можем не просить прощения у эстонцев, латышей и литовцев. Сегодняшние отношения между нашими странами в области политики не всегда складываются благополучно. Но ведь это же не значит, что мы всегда правы, а они всегда неправы. Те русские, которые приехали в Латвию, в Эстонию или в Литву для того, чтобы эта земля стала их землей, почему-то в большинстве своем освободили себя от обязанности хотя бы сколько-то познакомиться с латышским, эстонским или литовским языками. И сегодня, прожив в Латвии кто сорок, кто пятьдесят, кто тридцать лет, они почему-то возмущаются, когда не всем нравится тот факт, что они не знают языков, которые теперь стали государственными. Уже Соловьёв нас предупреждал об этом, а мы его предупреждения не услышали. Что касается меня, то я уверен, что всякий человек, который хотя бы сколько-то знает язык страны, в которой живет, будет в ней принят как родной, если только он не чувствует себя в стане врагов.

Вот, наверное, еще один наш с вами грех: мы считаем, что мы всегда в стане врагов, когда оказываемся среди других. Почему-то принято говорить, что русские гостеприимнее всех народов на свете. Но почему мы должны утверждать свое гостеприимство за счет утверждения, будто другие народы менее гостеприимны, чем русские? Давайте скажем так: мы очень гостеприимны, мы надеемся, что мы гостеприимны. А разве не гостеприимны французы, итальянцы, американцы? А разве можем мы с вами отказать в гостеприимности тем народам Балтии, которые, в общем, спокойно приняли пришедших туда русских?