Берег загадок - [46]

— Эх, бедняга, бедняга, — пожалел малыша. — Что же с тобой теперь делать? Оставлять тебя здесь нельзя — сразу звери растерзают. Придется взять тебя домой — будешь хорошей забавой для моего малолетнего сына.

Охотники вновь поднялись в гору, к месту засады. Кто-то догадался — посмотрел на соседнюю вершину, где полчаса назад стояли архары. Теперь там от них и следа не осталось: ясное дело — унеслись быстрее ветра, услышав выстрелы. Пришлось возвращаться в лагерь.

Когда спустились, Ашир принял решение — шкуру с барса снять, погрузить на осла, и отправить с добычей в аул двух подростков. Один будет погонять осла, а другой козленка понесет.

Нашлись среди джигитов мастера по освежеванию туш: туркмены сызмальства эту науку усваивают — частенько в аулах, то в одной кибитке, то в другой барана режут. Гость приедет — обязательно свежую баранину подают на сачак. В войну, конечно, баранов мало резали — не было их почти ни у кого. Но все равно — как снять шкуру — любой подросток знает. Вот и содрали с хищника-барса его пятнистую шкуру, как с барана. Содрали — подсушили малость и взгромоздили на спину осла. Взгромоздили, да не подумали — как этот обычно спокойный и покорный лентяй отнесется к столь необычной ноше. А осел, почувствовав на себе зверя, принялся поначалу взбрыкивать задними ногами — все норовил сбросить его с себя, а потом как задал стрекоча — только его и видали. Джигиты кинулись за ним, чтобы поймать, а он — в пески. Все дальше и дальше уходит. Через час вовсе с глаз скрылся. Послал Ашир за ним джигитов, чтобы во чтобы то ни стало догнали, иначе пропадет шкура. Не так жалко осла, как шкуру. Не всякий раз выпадает такая удача — чтобы охотник отправился за архарами, а вернулся со шкурой барса. В древние времена охотника, убившего тигра или барса, люди особым уважением окружали. Называли его храбрецом, да и шкуру убитого им барса он на себе носил, как знак высшей доблести. Сейчас разумеется, шкура на плечи ни к чему, но слава — в самый раз.

Козленка-джейранчика Ашир отправил к себе домой в аул. Велел юнцу, который понес джейранчика, чтобы отдал его жене Ашира, а та накормила бы его козьим молоком. Джигит унес малыша и сделал все, как его просили. А что касается сбежавшего осла, тут — трагедия. Те ребята, которые отправились на поиски осла и барсовой шкуры, нашли на третий день обглоданный ослинный скелет — съели беднягу волки, а кости обглодали шакалы. Шкура же барса осталась целой, видно запах от нее — запах могучего хищника — не дал изгрызть ее шакалам.

Ашир разделил свою бригаду на три группы — каждая ушла в своем направлении. Начался долгий и нелегкий сезон охоты. Сейчас, по прошествии многих лет, Ашир-ага и не помнил — как доставались ему архары. Помнил лишь: когда он возвратился в аул, то не порадовалась охотничьей добычей председательша Набат-дайза. Вызвала она Ашира к себе в контору, принялась легонько стыдить:

— Эх, Ашир-Ашир, а еще снайпер-фронтовик! Если ты и дальше так «метко» будешь стрелять, то наши бойцы в госпиталях поумирают с голода.

Аширу ничего не оставалось, как похвастаться убитым барсом.

— Набат-дайза — сказал он с достоинством. — Но разве беззащитные животные украшают стрелка-фронтовика? На войне я убивал зверей-фашистов, поэтому и здесь, в тылу, начал с хищников. Вы подождите немного — сейчас вернусь...

Ашир ушел и возвратился со шкурой барса. Бросил Ашир к ногам председательши белую в темно-коричневых пятнах шкуру. У женщины от удивления и радости даже глаза засияли, разрумянились щеки. Потрогала она шкуру, потом села на нее.

— Ашир, подари мне барсовую шкуру! Я тебе за нее все, что попросишь, то и сделаю.

— Берите, Набат-дайза, какой может быть разговор! — Ашир приподнял шкуру зверя и положил на плечо председательши. — А просьба к вам у меня будет такая. Помогите мне построить хоть маленькую глинобитную лачугу. Живем с женой и двумя детьми в кибитке. Кибитка старая, вот-вот свалится.

— Вий, Ашир! — обрадовалась председательша. — Да разве это просьба! Твою просьбу я выполню — и глазом не моргну. Завтра же пришлю к тебе двух ребят — они через неделю сделают тебе мазанку. Три комнаты хватит, Ашир?

— Конечно, хватит, Набат-дайза. Век буду вас помнить, если поможете с жильем.

— Жилье — не просьба, и не тот подарок, которым я тебя отблагодарить хочу за шкуру.

Набат-дайза удалилась и вскоре вернулась с охотничьим нарезным ружьем английской марки. Подала его Аширу. Он даже растерялся:

— Это вы мне?

— Да Ашир... Из этого ружья стрелял мой муж. Он погиб в сорок первом — ты знаешь. Ружье очень хорошее, муж всегда хвалил это ружье.

— Спасибо, Набат-дайза, — поблагодарил Ашир и, откланявшись, ушел.

Дома — тоже радость. Малыш-джейранчик, пока Ашир был в горах, совсем привык к жене и сыну Байлы. Прыгал, резвился-, бодался, хотя и рожек у него еще не было. Байлы визжал и смеялся от счастья: все норовил погладить джейранчика. А малыш не сопротивлялся — совсем ручной. Убегал он от Аши-ра только тогда, когда слышал блеянье козы в загоне. Джейранчик, подпрыгивая, несся к ней и лез под ноги, к вымени. Коза охотно принимала дикого малыша, лизала его палевую шерстку и ревниво большими масляными глазами смотрела на людей, словно хотела сказать: «Мой же он, чего вы его к себе тянете?»