Белый ветер - [9]
Так закончился для Юрия Левашова день 30 декабря — первый день его офицерской службы…
А вечером следующего дня лагерь нельзя было узнать. Десантники ушли дальше, влившись в состав подошедших сил «северных», которым они открыли путь для наступления на этом участке фронта. Начальство улетело на вертолетах, тяжелая техника отбыла по железной дороге домой. Примерзли, побелели зеленый лапник и березовые ветки вдоль потерявших контуры аллей, сугробы захватили окаймлявшие аллеи валы, а на месте палаток остались потемневшие, утрамбованные квадраты снега. Кое-где чернели масляные пятна, валялся случайно оставленный провод. Но ни одно деревце не погублено, ни одна ветка не сломана.
Теперь во всем лагере оставались лишь два взвода роты Левашова, три-четыре палатки, полевая кухня, несколько машин. Они уезжали назавтра.
А сегодня встречали Новый год.
Встреча проходила более чем скромно и в довольно узком кругу. Большинство гвардейцев во главе с лейтенантом Гоцелидзе ушли в соседнюю деревню, где местные комсомольцы (а вернее, комсомолки) устроили вечер отдыха, на который пригласили десантников. Так что вместе с дежурным лейтенантом Левашовым и суточным нарядом в лагере оставалось всего полтора десятка человек.
Все же изобретательные саперы обвили одну из самых больших елок проводами и развесили на ней заранее покрашенные в разные цвета лампочки, фигурки, вырезанные из жести и фольги, учебные детонаторы.
И вот теперь, в эту ясную зимнюю ночь, в глухом молчаливом лесу, Левашов по своей обычной привычке вспоминал о былом, о минувших новогодних вечерах…
ГЛАВА II
Родители Левашова — инженеры-энергетики — работали в этом институте едва ли не с первых дней его создания. И хотя не занимали руководящих должностей, но числились ветеранами; их уважали, ценили за честность, скромность, за верность избранной профессии и огромный опыт. У Левашовых была дружная, крепкая семья, у них было много друзей, жили небогато, но в достатке.
Родители четверых друзей были сотрудниками, иной раз даже встречались семьями, а они — Юрка Левашов, Толька Цуриков, Андрюшка Розанов, по прозвищу Пижон, так как первый стал носить длинные брюки, и Сашка Шуров (позже, разумеется, прозванный Рыкуниным) — познакомились, когда съехались в один дом. Сошлись характерами сразу, как часто бывает в их возрасте. Дружили крепко, ревнуя, ссорясь навеки и навеки мирясь, без конца споря друг с другом и неизменно выступая единым фронтом против чужаков.
В школу тоже пошли вместе и сначала уселись рядом за соседними партами. Потом во имя спокойствия в классе учителя постарались рассадить их подальше друг от друга.
Новый для них район Москвы, первый год в школе на восьмилетием жизненном пути — вехи значительные.
Вдоволь нахваставшись каждый своим прежним районом, совместно стали открывать новые горизонты. Оказалось, что совсем рядом со школой, в таинственном, недоступном особняке, проживает самый главный российский поп, который зовется патриархом. Иногда удавалось подглядеть, как он, облаченный в красивые черные одеяния, седобородый, сходил по красному ковру со ступеней подъезда и садился в «чайку».
В другом переулке помещалось в величественном дворце посольство Италии. Там устраивали разные приемы, и тогда можно было часами бродить по переулку и рассматривать (даже трогать) незнакомых марок машины. Черные, синие, серые, длинные, сверкающие лаком и металлом, с громадными фарами, флажками на радиаторах. Часто на весь переулок разносился голос, усиленный динамиком: «Машину французского посла к подъезду!» И тотчас покуривавший у тротуара шофер, в куртке с блестящими пуговицами, форменной фуражке и белых перчатках, садился за руль, и длинный приземистый лимузин с красно-бело-синим флажком бесшумно трогался с места.
Андрюшка Розанов раздобыл где-то набор елочных флажков. На каждом из них мелкими черными буквами было написано название страны, и ребята играли так: один, нахлобучив на голову отцовскую кепку и надев фильдеперсовые перчатки матери, усаживался в старую тачку без дна, изображавшую «мерседес», а второй, сложив ладони рупором, орал: «Машину афганистанского посла к подъезду!» Флажков было много, так что каждому довелось побывать и шофером, и послом, и швейцаром.
Но и зарубежные послы, и патриархи бледнели перед пожарными. На Кропоткинской размещалась главная пожарная часть столицы. Сколько же она доставляла радости друзьям!
Через заборы в переулке, по крышам сараев они проникали в заветный двор, где, сверкая потрясающим великолепием, слепя огненно-красными боками, стояли огромные пожарные машины, выведенные для мытья и проверки из своих глубоких пещер-гаражей. А лестницы! Эти невероятные бесконечные лестницы, могущие достигнуть, казалось, самого неба! С какой поразительной быстротой и ловкостью поднимались по ним пожарные в блестящих касках, опоясанные широкими прочными поясами. Но самым интересным были учебные занятия. Во дворе стоял странный дом в одну стену, с окнами до четвертого этажа. И вот в атаку на этот дом пожарные бросались, ловко взбираясь по маленьким цепким лестничкам, прочно впивавшимся острыми железными зубьями в подоконник. Бойцы тянули длиннющие рукава шлангов, выносили из «горящего» дома манекены, прыгали вниз на растянутые брезенты…
