Белый ветер - [10]

Можно было полжизни отдать за то, чтобы оказаться среди пожарных со сверкающей каской на голове, вырывающимся из рук медным брандспойтом.

Подражали пожарным как могли. Каски соорудили сами из жестянок, позаимствовали у дворника шланг для поливки улиц.

Только новая игра закончилась печально. Однажды какой-то приезжий легкомысленно оставил свой ярко-красный «москвич» в глухом углу двора. Соблазн был слишком велик. «Москвич» превратили в пожарную машину, опоясали шлангом, а на крышу уложили деревянную, ощерившуюся гвоздями лестницу.

Появление разгневанного хозяина вызвало паническое бегство. Взобравшись на сарай, ребята спрыгнули в соседний двор. То был отчаянный прыжок почти с четырехметровой высоты. Для троих он чудом закончился благополучно, для Тольки Цурикова — переломом ноги. Через два месяца тот снова пошел в школу, через шесть забыл обо всем и не ведал, какой драмой в его жизни обернется через много лет это злосчастное происшествие.

Было много других игр, много удовольствий, радостей и огорчений.

Были школьные экзамены, всегда казавшиеся безнадежно трудными накануне и смехотворно легкими сразу же после сдачи.

Были страстные увлечения — от почтовых марок и фотодела до конструирования планеров и радиолюбительства. Одни приходили, другие уходили, оставляя после себя запыленные альбомы, недоклеенные модели и молчащие приемники.

Впрочем, были увлечения и более прочные. Таким оказался спорт. Спортом занимались все. Каждый своим: Пижон — Андрюшка Розанов прогуливал школу, пропадая на теннисных кортах, Толька Цуриков играл за сборную школы в волейбол, Саша Шуров заработал первый юношеский разряд по борьбе самбо, а он, Юрка Левашов, казалось, хотел преуспеть во всех видах спорта, что числятся во Всесоюзной классификации.

— Ты что, — неодобрительно вопрошал отличавшийся целеустремленностью Шуров, — разрядные значки коллекционируешь, что ли? Могу свой подкинуть. Не жалко…

— А я, видишь ли, стремлюсь к разносторонности, — отвечал Левашов, в голосе его звучал вызов.

— В футбол играл? — скучным голосом спрашивал Шуров.

— Играл! И играю.

— В волейбол играл?

— Играл. И играю.

— В регби играл?

— Играл.

— В бассейн ходил?

— И сейчас бы ходил, если б ты про тройки не наябедничал.

— По легкой атлетике у тебя какой разряд в прыжках? — невозмутимо продолжал Шуров.

— И еще копье метал и стометровку бегал…

— По стрельбе?

— И по стрельбе, между прочим, на первый взрослый тяну. Так-то!

— Так вот, знаешь как это называется? — изрекал Шуров свой приговор. — Дилетантством чистейшей воды! Понял?

— А по-моему, разносторонностью! — стоял на своем Левашов. — Разве я в чемпионы лезу, вроде тебя? Я для собственного удовольствия занимаюсь. Вот встаю утром — и думается: «Эх, переплыву Москву-реку». А завтра мне, может, захочется забор перепрыгнуть, а послезавтра…

— А послезавтра, — опять язвил Цуриков, — тебе двойку по физкультуре вкатывают, потому что ты на брусьях пустяковую комбинацию не можешь выполнить.

— Ну и что? — отбивался Левашов. — Охота мне на твоих брусьях болтаться. Не люблю я гимнастики и не буду ею заниматься!

— Без гимнастики нет спорта, — нравоучительно сообщал Шуров.

И спор переходил в горячую дискуссию об основах физического воспитания.

Но когда в десятом классе Левашов, однажды явившись в класс, небрежно сообщил друзьям, что записался в аэроклуб, «в парашютисты», это потрясло всех. Самбо, стрельба, бокс — мужественные виды спорта, но прыгать с парашютом — это да! Это, это!..

На следующий день записались и остальные. Маялись на теоретических занятиях, всем своим видом выражая тоску, учились укладывать парашюты, как неизбежное зло принимали катанье в ренских колесах, прыжки с трамплинов, даже с учебной вышки. Когда же будут настоящие?!

Говорят, первый прыжок запоминается на всю жизнь. А Левашов, сколько потом ни старался, никак свой первый прыжок вспомнить не мог. Какой-то странный калейдоскоп — сплошной хаос звуков, красок и чувств, составленный из рева мотора и свиста ветра, синевы неба и зелени земли, секундного страха перед прыжком, восторга падения и блаженства парения…

Вопрос, куда идти после школы, они обсуждали много раз, начиная уже с первого класса (тогда единогласно собрались в пожарные). Обсуждали горячо, спорили без конца. Кем только ни замышляли стать: и космонавтами, и летчиками, и физиками, и журналистами, и следователями, и тренерами, и строителями, и дипломатами, а одно время даже телевизионными дикторами. Мечты часто менялись, в зависимости от множества причин — от успехов или неуспехов по тем или другим предметам, взаимоотношений с учителями, спортивных достижений, международной обстановки, просмотренного кинофильма или прочитанной книги, беседы с родителями, посещения военного парада на Красной площади… Одно не вызывало сомнения — учиться или работать пойдут гуртом. Мысль о том, что один станет, например, инженером, а другой — врачом, никому из них в голову не приходила.

Окончательное решение было принято по странному совпадению в последнюю цивильную новогоднюю ночь. Они собрались тогда всем классом. Так порешили — весной экзамены, а там разъедутся кто куда, и неизвестно, увидятся ли вновь, так хоть этот последний школьный Новый год встретят вместе.