Белый свет - [145]

— Юрист? — изумился Жокен.

— Да… адвокатов, судей, прокуроров знаешь?

— Знаю, конечно, — нахмурился хозяин дома. — Бог с ними. Ты не шути, а рассказывай о себе. Небось научился какому-нибудь ремеслу?

— Ну, это скорее не ремесло, а профессия. Юрист я, понимаешь.

— Судья, значит, — расхохотался Жокен. — Эх, Саяк, жить ты, может, и научился, а вот шутками позабавить людей не умеешь. Ну, сам подумай, судья, он видеть должен подсудимого, свидетелей, должен написать приговор, читать толстые тома законов, разных там кодексов. Я не юрист, но не хуже других законы знаю. Жизнь заставила…

— Во-первых, я читаю и пишу.

— Ну да! Какими глазами?

— Что ты, Жокен, не обижай его так, — смутилась Жамал.

— Не вмешивайся, женщина, — буркнул Жокен.

Жамал тут же умолкла.

— Во-вторых, — продолжал Саяк спокойно, — судья взвешивает, анализирует, решает, а писать может и секретарь. Впрочем, оставим этот разговор.

— Ладно, не хочешь рассказывать о себе, не надо. В душу лезть тоже нехорошо. Ну что ж, ты и в детстве скрытным был. Может, это тебе в жизни и помогло. Каждый за свое место под солнцем борется. А я ведь тебе все, не таясь, выкладываю, — с упреком произнес Жокен. — Вот, послушай, конь у меня есть гнедой. Он, — голос Жокена зазвенел, — настоящий тулпар[66], гордость нашего кыштака, всего нашего рода. Сколько мы с ним завоевали всяких призов в козлодраниях. Слава богу, в последние годы опять в чести этот наш национальный конный спорт. Потому и купил гнедого за шесть тысяч. А это ведь стоимость легковой машины.

— А почему ты не купил за эти деньги машину?

— Можно было бы приобрести и машину, да зачем она мне, на ней только ездить по асфальту. А наш край горный, лесной. На машине я мог бы разве что прокатиться в город и обратно, а так стояла бы у меня в гараже. А вот гнедой — другое дело. Сколько мы с ним выиграли баранов, ковров — скажи, жена!

— Да, да, — с гордостью подтвердила Жамал. — В последние годы Жокен всегда побеждает. Много ценных вещей…

— Не только ценных вещей, но и славы добился мой гнедой, — властно перебил ее Жокен.

— А что, у других кони слабые? — спросил Саяк.

— Нет, кони у них крепкие, — усмехнулся Жокен. — Собираются джигиты на прославленных скакунах на большой той. Сначала состязаются наши борцы, а потом мы, всадники, знающие секреты козлодрания, начинаем свою игру… Тушу теленка выносят на поле. Туша такая, что весит килограммов сто. Все всадники мчатся к ней, сбиваются в кучу, мешают друг другу, ни один из них не может, склонясь к земле, поднять тушу на гриву своего коня и, вырвавшись из толпы, пуститься вскачь. Представляешь, пятьдесят, а то и сто коней крутятся, теснят, отталкивают друг друга — со стороны это напоминает растревоженный улей. Всадники подбадривают своих коней, бранят тех, кто действует не по правилам. Крики, вопли, звон стремян. Как из котла пар валит от вспотевших лошадей и людей.

Тогда, выбравшись из этой давки, огрев камчой гнедого — да так, чтобы ему было больно, чтобы он разгневался и разгорячился, даю большой круг по полю и вихрем влетаю в толпу, пробиваюсь к туше. Теперь уж гнедой мой не знает удержу. Он у меня особенный, я его сам выучил: одного скакуна отталкивает грудью, другому — вцепится зубами в спину, ударит подковой, стремясь в середину. Когда мой конь окажется возле туши, несколько раз дергаю уздечку. Привыкший к этому гнедой начинает крутиться, как жернов мельницы, отстраняя других коней. И тут, словно беркут, бросаюсь к туше, поднимаю ее легко одной рукой — и вот она на гриве гнедого. Сразу перебрасываю ноги над тушей, потом всей тяжестью встаю на стремена, как бы приторачивая тушу к седлу, вцепившись рукой в гриву гнедого. Теперь никто не сможет вырвать тушу у меня. Кричу во весь голос, ударяя камчой по шее гнедого, и он пускается во весь опор, мгновенно пробивает себе путь, расшвыривая коней. Он вырывается из этого ревущего роя, словно снаряд из пушки, и мчится на край поля, где вдалеке верховой помахивает белым платком, давая знать, что финиш здесь. Меня преследуют десятки всадников, разгневанных и озлобленных, потому что каждый надеялся быть победителем, но мой гнедой не дает себя догнать. Я бросаю тушу в положенное место и возвращаюсь вскачь победителем. Премия — моя! Это жеребенок или баран, а может быть, ковер, в крайнем случае телевизор. Сейчас вошло в традицию награждать победителя телевизором или радиоприемником. Да не это главное. О тебе начинают говорить по-другому, даже легенды сочиняют, как о сказочном батыре.

— А как ты поднимаешь с седла чуть ли не стокилограммовую тушу?

— Тут дело в сноровке и силе, — не без гордости ответил Жокен. — Поэтому и легенды сочиняют. Ты думаешь, мы живем здесь, как вы в городе, нет, мы все время закаляемся.

Жокен потянулся к Саяку, взял его за плечи тяжелыми и сильными руками, потряс.

— Смотри, какой стал наш кары, — Жокен и Жамал переглянулись.

И в самом деле, их слепой земляк, некогда худой, долговязый парень, раздался в плечах и вообще выглядел внушительно.

— Да, с виду ты ничего, — заметил Жокен. — К такому, как у тебя, телу да силу настоящего джигита.