Балъюртовские летописцы - [28]

— В том-то и дело, что нигде ничего не согласовано, — хмуро сказал Алимов. — Мурат Кадырович недоволен.

— Конечно, ведь мы его под удар ставим! — воскликнул Хункерхан. — В обкоме прочтут и скажут ему, что превратил районную газету в рекламный листок!

— Так-то оно так, но и мы как выглядим? Перед людьми, перед подписчиками? Перед самими собой? Подумают: „Расписали, подхалимы, не пожалели красок…“ Жизнеописание первого секретаря!..

Галич и Хасаев виновато молчали.

— Что будем делать? — спросил Алимов, посмотрев на товарищей. — Соберемся и обсудим? Или же сначала мне самому поговорить с Варисовым и, если не поможет, — наказать.

— По-моему, не стоит, — пожал плечами Галич. — Он не меньше нас понимает, что нарушил газетную этику, но он шел на это сознательно, у него были свои расчеты. А наказать — вызвать лишние разговоры… Стоит ли после драки кулаками махать? Тут дело совести.

— Но какими расчетами он руководствовался? — недоуменно спросил Алимов.

— Какими?.. А хотя бы, — сказал Галич, — войти в доверие к Первому, показать ему, что он „свой человек“, а в обкоме создать о газете плохое впечатление…

Алимов хмыкнул и отошел к окну, постоял минуту-другую молча. Потом, повернувшись, сказал:

— Ну что ж, займемся очередными делами.

Галич и Хасаев вышли из кабинета. Шаги у Галича были большие и независимые, а у Хункерхана — мелкие и озабоченные.

22

Из дневника Алимова

„Оказывается, когда я лежал в больнице, из Махачкалы приезжали к нам писатели на книжный базар. „Молодой поэт“ Хункерхан Хасаев решил их угостить. Пригласил всех, а их было шестеро, в прославленную винницу Хайруллы. Скудные средства Хункерхана не были рассчитаны на такой пир, но, окрыленный добрыми обещаниями „устроить его повесть в одном из очередных номеров журнала“, он заказывал с ханской щедростью. Вино лилось рекой, тосты произносились один красивее другого. Бывший там же Игитов даже прослезился под натиском нахлынувшего на него чувства всеобщего братства:

— Не думал… Я все видел на свете. Все! Войну и больших хакимов, ученых и ревизоров. Всяких видел, но живого писателя первый раз вижу. Оказывается, писатели тоже люди? Валлах, не думал…

Но всему приходит конец, бурям и паводкам, дождям и свадьбам, погасла к полуночи и эта компания.

Встав из-за стола, писатели сразу же вышли на улицу, и Хункерхан и Игитов подошли к хозяину винницы.

— У нас по хватает, — жалобно сказал Хункерхан.

— У всех не хватает, — равнодушно буркнул Хайрулла, моя стаканы в тазу, наполненном красной жижей.

— Подожди до завтра, завтра мы расплатимся.

— Таких, как ты, у меня сегодня семеро было, и если бы я каждому простил, то и я, и мои дети умерли бы с голоду, — назидательно сказал Хайрулла.

— Подожди, — взмолился Хункерхан.

— Не могу, дети не простят.

Игитов усердно порылся в своих карманах и с гордым видом вытащил… не деньги, нет, зачетную книжку заочника полиграфического техникума.

— Вот документ, деньги занесем…

Хайрулла неторопливо надел очки, внимательно изучил книжку и с брезгливостью вернул ее директору типографии:

— Это не документ.

— Как не документ? Мне же ее в Ростове-на-Дону дали!

— Вот и держи при себе, — сказал Хайрулла и снова принялся мыть стаканы, показывая всем своим видом, что разговор окончен.

— Ай, гьайван, гьайван[1]! — Игитов осуждающе покачал головой.

Тогда Хункерхан широко открыл рот, будто сладко зевая, вытащил челюсть протезных зубов и протянул ее Хайрулле. Тот мгновенно завернул челюсть Хункерхана в обрывок районной газеты и спрятал под прилавок.

— Вот за этим вы придете.

…Интересный разговор был у меня в райкоме с Салавдином Алхановичем. Кажется, я опять допустил непростительную оплошность.

Сначала мы говорили о Саидханове, о том, что он распускает о сотрудниках редакции всякие вздорные слухи, использует положение внештатного корреспондента в корыстных целях, ходит по складам с „рейдами“, на которые его никто не уполномочивал, и дирекцию единственного в нашем городке вокзального ресторана держит в божьем страхе. Доподлинно известно, что Саидханов там бесплатно обедает чуть ли не каждый день.

— Ты не кипятись, — прервал меня Салавдин Алханович. — Саидханова я вызову, мы с ним разберемся, наверняка все эти слухи о нем сильно преувеличены.

— Нет, не преувеличены. Так оно и есть. Саидханова надо лишить удостоверения и звания нашего внештатного корреспондента.

— Не кипятись, что тебе дался этот Саидханов! На-ка лучше посмотри тут одну вещь, — и с этими словами Салавдин Алханович вытащил из ящика своего стола довольно толстую тетрадь в коричневом переплете. — Я думаю, это гораздо интереснее Саидханова.

На обложке тетради было написано „Балъюрт смеется“, а ниже, в скобках, более мелкими буквами — „Андекдоты, притчи, юморески“.

— Я думаю, — сказал Салавдин Алхэноеич, — тебе надо завести такую рубрику. Народное творчество обогатит газету.

— А кто это собрал?

— Да так, — секретарь райкома замялся, — один учитель, мой школьный товарищ.

Я прочел несколько анекдотов.

— Чушь! Обыкновенные уличные анекдоты, в газету такое не пойдет! — Приговор мой был суров и скоропалителен, я вернул тетрадь Салавдину Алхановнчу, и коль скоро он заговорил о новой рубрике, я сел на своего любимого конька. — Вот мы придумали рубрику, это действительно будет рубрика! „Меридианы Балъюрта“ — представляете? Под этой рубрикой мы будем печатать материалы о наших знатных земляках. Ведь наш небольшой район дал народного поэта Дагестана, выдающегося хирурга, лауреата Государственной премии, физика, знаменитого дирижера, есть у нас несколько генералов. Где только не работают наши земляки! Вы знаете, до каких меридианов раздвигаются границы нашего маленького Балъюрта, вы представляете, как это будет интересно читателю?! Ряд статей уже готов, всем этим сейчас занимается Галич.