Бабушка - [6]

— А как это, бабушка, тронутая? — приставали они.

— Ну, когда человек не в своем уме.

— А что делается с человеком, когда он не в своем уме?

— Да вот Викторка, ни с кем слова не промолвит, ходит оборванная, живет зимой и летом в лесу, в пещере.

— И ночью тоже? — интересуется Вилем.

— Вестимо, и ночью, — не слышите разве, как она допоздна поет у плотины; кончит петь и идет спать в пещеру.

— И не боится ни блуждающих огоньков[15], ни водяного? — с изумлением спрашивают дети.

— Никаких водяных нет, — заявляет Барунка, — папенька сказывал!

Летом Викторка редко подходила к людскому жилью за милостыней, зимой — чаще; стукнет, будто ворона, в дверь или окошко, просунет руку и, получив ломоть хлеба или еще что-нибудь, молча уйдет. Ребятишки, увидев на снегу кровавые отпечатки ее ног, бежали вслед за ней с криком:

— Викторка, пойдем к нам!…Маменька даст тебе туфли, оставайся с нами!…

Но Викторка, не оглядываясь, убегала в лес.

В чудесные летние вечера, когда небо ясно, а звезды жарко горят, бабушка любила посидеть с внучатами под липой. Маленькую Адельку она брала к себе на колени, а Барунка с братишками становилась перед бабушкой. Иначе и быть не могло: если бабушка начнет рассказывать, они должны смотреть ей прямо в рот, чтобы не пропустить ни словечка.

И бабушка говорила им о легкокрылых ангелах, которые живут высоко-высоко и зажигают для людей небесные светила, об ангелах-хранителях, что оберегают детей на всех путях жизни, радуются, когда они хорошо себя ведут, плачут, когда они непослушны. Ребятишки поднимали глаза к сверкающему небу, где переливались мириады звезд, маленьких, еле мерцающих, и больших, отливающих всеми цветами радуги.

— Которая из этих звездочек моя? — спросил однажды Ян.

— То один Господь ведает. Ты поразмысли, можно ли отыскать ее среди миллионов?… — отвечала бабушка.

— А чьи это красивые звездочки, которые так ярко светят? — спросила Барунка.

— Это звездочки тех, кого возлюбил Бог, избранников божьих; они сделали много добра и никогда не гневили его, — объяснила старушка.

— Бабушка, — опять спрашивает девочка, заслышав печальные звуки несвязной песни, — а у Викторки есть звезда?

— Есть она и у Викторки, только потускневшая. А теперь пойдемте-ка, пора и на покой, — добавляла старушка, когда темнота начинала сгущаться.

Дома бабушка читала молитву: «Ангел божий, хранитель мой…» и, окропив ребятишек святой водой, укладывала их в постельки. Малыши тотчас засыпали, но Барунка нередко подзывала бабушку и просила:

— Побудьте со мной, бабушка, я никак не усну.

Бабушка садилась возле внучки, брала ее руку и начинала читать молитвы одну за другой, пока у девочки не смыкались веки.

Спать ложилась бабушка ровно в десять, это был ее час, который она чувствовала по глазам. К этому времени вся работа, намеченная с утра, бывала выполнена. Перед сном старушка проверяла, все ли двери заперты, созывала кошек и закрывала их на чердаке, чтобы они не пробрались к детям и не удушили их: заливала в печке каждую искорку, приготавливала на столе кремень, огниво и «лучинку». Если собиралась гроза, припасала громовую свечку, завертывала в белый платок каравай хлеба и, кладя его на стол, наказывала прислуге:

— Помните, во время пожара первое, за что должен ухватиться человек, — это хлеб, тогда уж он не растеряется.

— Не обязательно ведь молния ударит в наш дом, — возражала служанка; бабушка, однако, оставалась при своем мнении.

— Все во власти господней, что будет, никому наперед знать не дано. Помните, осторожность никогда не мешает.

Приведя все в порядок, становилась бабушка на колени перед распятием, еще раз кропила себя и Барунку святой водой, потом клала под подушку свои фисташковые четки и засыпала с молитвой на устах.

III Гости на Старой Белильне.

Если бы человек, привыкший к шумной жизни больших городов, забрел в долину и увидел одинокий домик, в котором обитала семья Прошковых, он, наверное, подумал бы: «И как это люди могут жить круглый год в такой глуши? Я бы ни за что здесь не поселился! В этих местах хорошо, пожалуй, только когда розы цветут. В другое время — боже мой! — какие тут радости!…»

А между тем много радостных дней видела Старая Белильня и зимой и летом. Под низкой кровлей царили мир и любовь, иногда лишь омрачаемые такими событиями, как отъезд пана Прошека в столицу или болезнь кого-либо из домочадцев.

Домик был небольшой, но уютный. По окнам, обращенным на восток, вилась виноградная лоза. Перед окнами — маленький сад, полный роз, левкоев, резеды, салата, петрушки и всякой другой зелени. На северо-восточной стороне раскинулся фруктовый сад, а от него до самой мельницы зеленел луг. Большая старая груша, выросшая возле самого дома, уронила свои ветви на крытую дранкой[16] крышу, под которой селилось много ласточек. Посреди двора росла липа, около нее сделали лавочку. На юго-западной стороне, в небольшом флигеле, располагались службы, а за ними — вверх, до самой плотины, тянулся кустарник. Мимо дома пролегали две дороги: одна была проезжая и шла вверх по склону вдоль реки к Ризенбургскому замку и дальше на Червеную гору; другая спускалась вниз и все время проходила по берегу. Минуя мельницу, она вела в соседнее местечко, что в часе ходьбы от Старой Белильни. Река, бурная Упа