Бабушка. Картины сельской жизни.
Чешское издание книги вышло в издательстве «Альбатрос», Прага под названием «Вabicka»
Художник Адольф Кашпар
Большинство примечаний и названия глав — верстальщика файла
Альбатрос, Прага, 1978 г.
Иллюстрации — Итка Кашпарова-Горникова, 1978 г.
Оформление Иржи Блажека
Перевод на русский Ф. Боголюбовой
Printed in Czechoslovakia
Из этого увидишь ты, что бедняки совсем не так несчастны, как мы думаем. В действительности у них больше радостей, чем мы себе представляем и чем мы сами имеем!
(Гуцков, «Рыцари духа»)
Давным-давно любовалась я в последний раз милым, исполненным спокойствия лицом, целовала бледные морщинистые щеки, заглядывала в синие глаза, светящиеся лаской и добротой; давным-давно благословили меня в последний раз старческие руки! Нет больше на свете доброй старушки! Уж много лет покоится она в сырой земле!
Но для меня она не умерла. Образ ее запечатлен в душе моей во всей своей самобытной красоте, и, пока я дышу, он останется жить в ней. Ах, если бы владела я искусною кистью живописца, я бы не так прославила тебя, милая бабушка!… Но эта вещь, пером написанная, — не знаю, не знаю, понравится ли она кому-нибудь! Но ведь ты любила говорить: «На всех никогда не угодишь!» Я буду довольна и тем, если хоть немногие прочтут рассказ о тебе с таким же теплым чувством, с каким я пишу.
Были у бабушки сын и две дочери. Старшая уже много лет жила в Вене у родных: там она и замуж вышла. Ее место заняла младшая дочь. Сын — тоже отрезанный ломоть: знал он ремесло, и, когда женился, тесть с охотой принял его в свой городской дом. Сама бабушка жила в горной деревушке на границе Силезии[1], где была у нее маленькая хатка; спокойно коротала она свой век вместе со старою Беткой, своей сверстницей, служившей еще ее родителям. Бабушка не чувствовала себя покинутой: все жители деревни были ее братьями и сестрами, а она им матерью и советчицей — не обходились без нее ни крестины, ни свадьба, ни похороны.
Но вот неожиданно пришло письмо бабушке от старшей дочери из Вены. Дочь сообщала, что муж ее определился на службу к одной княгине, владеющей большим поместьем в Чехии: а до поместья всего лишь несколько часов езды от той горной деревеньки, где живет бабушка. Она с детьми уже сейчас перебирается на новоселье, а муж приедет только летом, когда сама княгиня пожалует. В конце письма дочь умоляла старушку навсегда поселиться с ней и внучатами: они ее ждут не дождутся. Расплакалась бабушка, ума не приложит, как быть? Сердцем тянулась она к дочери и внучатам, которых еще не видела, но крепка была и нить, связывавшая старушку с обжитым гнездом и добрыми друзьями. Однако всякому свое дороже! Тоска по родным оказалась сильнее давних привязанностей, и бабушка решилась ехать. Избушку со всем, что в ней было, оставила она старой Бетке, но предупредила: «Не знаю, уживусь ли, может, еще домой ворочусь помирать».
В один прекрасный день к избушке подкатила повозка, кучер Вацлав уложил в нее расписной сундук, прялку — без нее бабушка жить не могла, — корзину с четырьмя хохлатыми цыплятами и мешок, где пищали два четырехшерстных котенка; на задок повозки усадил он бабушку; слезы затуманили ей глаза, она ничего не видела перед собой. Благословили ее друзья на прощанье, и отправилась старая на новое жительство.
С каким нетерпением и радостью ждали бабушку на Старой Белильне![2] Так называли люди уединенный домик в живописной долине, который отвели Терезе Прошковой, бабушкиной дочери, под жилье. Дети ежеминутно выбегали на дорогу посмотреть, не видно ли Вацлава, и каждому прохожему докладывали:
— Сегодня наша бабушка приедет!
И не переставали обсуждать между собой:
— Какая же она, наша бабушка?…
Ребятишки перебирали в памяти всех знакомых старушек, лица путались у них в голове; никак не могли они решить, на кого же может быть похожа бабушка. И вот, наконец, показалась долгожданная повозка!
— Бабушка едет! — раздалось по всему дому.
Пан Прошек с женой, Бетка с младенцем на руках, старшие дети и две огромные собаки — Султан и Тирл — все высыпали на улицу.
С повозки слезла старушка в белой шали и в деревенском наряде. Ребята как подбежали, так и остались стоять рядком все трое, не сводя с бабушки глаз. Зять пожимает старушке руку, дочь со слезами обнимает ее, а бабушка целует их в обе щеки и тоже плачет — разливается. Тут Бетка сунула ей пухленькую Адельку, бабушка улыбнулась, назвала ее дорогой крошкой и перекрестила. Затем взглянула на других внучат и сказала ласково-ласково:
— Детки мои золотые, птенчики вы мои, не чаяла я увидеть вас!…
Дети уставились в землю и стоят, шевельнуться не смеют, будто вкопанные; только по приказанию матери подставили они бабушке свои розовые щечки. Они никак не могли опомниться! Ну как же, ведь бабушка совсем не похожа на тех старушек, которых они знали: такой бабушки они никогда не видывали. Ребятишки наглядеться не могли на свою бабушку… Куда бы она ни повернулась — они тут как тут, обступят со всех сторон и разглядывают с ног до головы.
В диковинку им и темная шубейка с крупными сборками сзади, и зеленая сборчатая камлотовая
