Азарел - [9]

В повествованиях Моисеевых книг он не видел реальных событий. Для него во всей Библии был магический, сокровенный смысл, персонажи и истории были символами, буквы и слова обозначали когда цифры, когда картины, и не только прошлое было в них, но скрыто в них было все будущее и ключ ко всем наукам, вплоть до математики звездной системы.

Но в моих снах я вижу дедушку не только согнувшимся над книгами, иногда он принимает образ какого-то дерева. Наверно, когда-то, давным-давно, мне привиделись в этих деревьях страшные, похожие на него фигуры. Эти деревья были так же погружены в себя, с такими же бородами… Возможно, я ждал, что они пустятся в непонятное бормотание, как дедушка Иеремия, или боялся, чтобы они не выбрали момент и не окунули меня в ручей, который бежал под ними, как дедушка Иеремия — в освященную купель.

Случалось, я видел во сне, как он сидит со своими книгами среди надгробных камней. Робко и тревожно я шариком качусь вокруг надгробий, по сорной граве, среди жимолости. Видя, что он поглощен буквами, я прячусь за каким-то надгробьем, я хочу скрыться от него. Хоть бы он никогда больше меня не нашел! Но вот он долго не ищет, и я опять боюсь. Иногда я слышу, как он зовет: «Где ты?» И слышу покорный, трусливый ответ: «Нигде». — «Ну, если нигде, тогда ладно…» — и снова погружается в книгу, потом вдруг появляется: «Не говори мне больше этого слова — „нигде“: оно означает тот свет. Царь Давид сказал: не смогу подать весть с того света. Правда, царь Давид не был чист, он, конечно, не мог бы подать весть с того света!»

Тут он подзывает меня и указывает пальцем на надгробный камень:

— Что это?

— Камень.

— Что под ним?

— Земля.

— А под нею?

— Не знаю.

— Читай. Со мной вместе.

Может быть, так я впервые разобрал по буквам еврейские слова.

С помощью дедушки Иеремии.

Под нею был «Мордехай бен Сир».

Ужасная для меня весть! Лежать в земле, да еще такой камень сверху!

Но дедушка Иеремия объяснил:

— Это не он. Только его прах.

— Что это — прах?

— То, во что обратится человек.

Я смотрю на него.

— Почему человек обратится в прах?

— Потому что так хочет Он, — и он кланяется.

— Он? — и я тоже кланяюсь, этому дедушка Иеремия меня уже научил. — А почему?

— Это Он знает.

— Он, Он… — говорю я, на этот раз храбрее и упрямее. — А почему не говорит?

— Потому что не хочет! Потому что Он… — и победоносно раскрывает свои хмурые черные глаза, — потому что Он… уже все сказал! — И справляется со своею книгою. И начинает: — «Я, Предвечный, Тот, что вывел вас из земли Египетской…» Эту книгу ты должен выучить, остальное — Его забота. Полагайся только на Него! — Он улыбается разом и пренебрежительно, и угрюмо, потом продолжает урок: запускает руку между кустами жимолости, набирает горсть земли и произносит слова Писания: — «И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душою живою…»

И показывает. Дует на землю в горсти, после задумывается на миг. Может быть, над тем, дозволено ли подражать Ему и показывать так Сотворение. Он и не объясняет дальше. Нужно сперва основательно это обдумать. Или, может, потому держит он эту неожиданную паузу, что ему приходит на ум: все было бы ведь совсем по-другому, если бы ему довелось учить своих детей так, как он теперь учит внука… Но ведь тогда надо было гоняться за куском хлеба, он не мог сидеть среди надгробий со своею книгой…

А может быть, другое пришло ему на ум: когда, наконец-то, удалось ему сесть со своими детьми за учение, не по буквам томил их голод, а по хлебу… А бабушка злилась. А шерсти было тогда еще много, и по дешевой цене. Ох, этот запах шерсти! Если ветер иногда доносит его откуда-то, дедушка Иеремия понуривает голову. Ах, это не он стриг овец, это овцы обстригли, обрезали ему крылья!.. Если он кормит, но не учит, их ждет вечная мука. Если учит, но не кормит — опять вечная мука. А бабушка только и знает, что злиться: пусть, мол, учатся богатые, у них есть время. Вот так. Дурацкие женские речи. Человек наживается, а ум и сердце его гниют. И тогда на что учение? Вот хотя бы его двоюродный брат, Давид, придворный еврей графа. Он богатый. Но какая польза от того, что он учил, и чего стоит то, что он говорит! Будешь ты богат — ты обречен и осужден. Останешься бедняком и не сможешь ни учиться, ни кормить детей — опять-таки обречен…

Может быть, эти воспоминания сделали его таким озабоченным и сумрачным, каким я всегда вижу его в своих снах. Как бы то ни было, его слова будоражат меня. Я тоже сжимаю горсть земли в детском кулачке и повторяю за ним слова Писания: «И вдохнул в него Свое дыхание…» Я тоже дую на землю в горсти, как дедушка Иеремия. Земля остается на его ладони, тощей и иссохшей. И разлетается, когда дую я.

Он смотрит на меня укоризненно, потом чертит рукою крут между кустами жимолости:

— И насадил Господь Бог рай в Эдеме на востоке и поместил там человека, которого создал.

И дедушка Иеремия обозначает пальцем две эдемские реки. Надгробье, что стоит в середине круга, — Древо Познания.

Я повторяю его слова и жесты. Я ничего не понимаю из того, что он говорит, но не смею ему сказать.