Австралийские рассказы - [130]

— Здравствуйте, Джонстон. Кажется, я правильно назвал вашу фамилию?

— Да. Здравствуйте, мистер Камерон.

Он, видимо, очень доверял человеку, рекомендовавшему меня, так как не задал мне ни одного обычного в таких случаях вопроса. Вместо этого он сразу дал мне понять, что в случае неудач и ошибок никакие оправдания приниматься во внимание не будут.

— Сад в полном порядке.

— Совершенно верно, мистер Камерон; у вас, как видно, был хороший садовник.

— Да.

Когда он говорил, уголки губ его заметно опускались.

— У меня был голландец. Он прошел прекрасную школу.

Я промолчал, надеясь узнать, по собственной ли воле голландец оставил свое место, но напрасно. Хозяин на секунду отвел от меня глаза, чтобы окинуть взглядом сад.

— Впрочем, я многое делаю сам. Этот сад — моя страсть.

Он мог бы мне этого и не говорить. Сад не был бы таким, если бы в нем работали только один день в неделю. Он не просто содержался в отличном порядке, в его планировке чувствовалась богатая фантазия. Это был один из пышно разросшихся великолепных садов, свидетельствующих об утонченных вкусах и состоятельности владельца, которая позволяет эти вкусы удовлетворять. Изгородь из высоких кипарисов заглушала шум улицы Готорн и железнодорожной станции Балаклава, находящихся всего в нескольких сотнях ярдов. Как только я вошел в сад, меня охватило чувство глубокого покоя, удаленности, изолированности от мира. Дул сильный ветер, однако сюда он почти не проникал, а птицы щебетали так, что трудно было поверить, что находишься в большом городе. Я уже успел заметить много редких пород деревьев и кустарников, а некоторые я вообще видел впервые. Была весна, и по сторонам широкой, выложенной плитами аллеи, ведущей от ворот прямо к дому, обрамленной розами и другими вьющимися растениями, еще темнел зимний мох; аллея была усыпана опавшими лепестками глициний.

Камерон кивком указал мне на небольшую клумбу на лужайке, неподалеку от места, где мы стояли. Эту продолговатую клумбу окаймлял бордюр алиссума, только что показавшегося из земли; середина ее была тщательно унавожена, как будто ее недавно чем-то засеяли.

— Эта клумба уже вся засажена. В центре линария карликовая — «Букет фей». Он засеял ее перед самым уходом.

Я заметил, что хозяину неприятно говорить о голландце.

— А когда он ушел, мистер Камерон?

— Около недели назад. Если вам что-нибудь потребуется, скажете мне в следующую среду. Миссис Бригс, экономка, заплатит вам, когда вы закончите. Миссис Камерон вы сегодня не увидите, ее нет в городе.

На этом мы расстались. Мне он не понравился. Хозяин, влюбленный в свой сад, всегда опасен для садовника; но дело было не только в этом. Камерон ни разу не улыбнулся. Я уже предвидел, что в один прекрасный день мне придется выдержать не моргнув этот пристальный взгляд Юлия Цезаря.

Миссис Бригс подала мне утренний чай. Она просто вынесла его на террасу, позвала меня и сейчас же скрылась в доме.

Но за обедом я узнал всю историю. Поскольку никого из хозяев дома не было, я решил, что можно поесть в приятной обстановке, и, захватив чайник, снова отправился на террасу. После того как я поел, ко мне присоединилась экономка с явным намерением поболтать. Я думаю, утром она не стала заводить разговоров только потому, что ей хотелось иметь для этого побольше времени.

Я уже видел ее, когда пришел, — в восемь утра: миссис Бригс на минуту появилась в дверях кухни и выдала мне ключ от сарая с инструментами. Сейчас, когда я разглядел ее поближе, мое первоначальное впечатление подтвердилось: это была беспокойная стареющая маленькая женщина, до умопомрачения запуганная сложными отношениями в семье, где она прожила слишком долго. Я знаю этот тип людей: трудовые дни ее близились к концу, и уже не стоило искать новое место, а в хозяйстве она была еще достаточно полезна, чтобы не оказаться на иждивении родственников или в приюте для престарелых. Однако, как я позже обнаружил, имелись обстоятельства, благодаря которым миссис Бригс была в несколько особом положении.

Поверх черного платья она носила белый передник, волосы у нее были седые, лицо маленькое, остренькое, как у мыши, руки опухшие, искривленные ревматизмом.

Миссис Бригс вышла спросить, не хочу ли я еще чаю, но после моего отрицательного ответа не проявила ни малейшего желания вернуться в дом. Она улыбнулась так, как обычно улыбаются приятные люди, у которых нет особых причин радоваться.

— Я знаю, — сказала она, глядя на мой чайник, словно желая его снова наполнить, — сколько чаю в полдень может выпить мужчина, когда он хорошо поработал.

— Я уже напился, миссис Бригс. — Я видел, что ей хочется посплетничать, и добавил, чтобы помочь ей завязать разговор: — Славный у вас сад.

Взгляд ее скользнул по аллее до самых ворот.

— Еще бы. За ним всегда был хороший уход.

Я почувствовал, что с моей стороны особых ухищрений не требуется.

— Мистер Камерон сказал, что мой предшественник был голландец. Почему он ушел?

— Ну, знаете, как это бывает. Он…

Она начала теребить передник и бросила на меня беспокойный взгляд; ее, видимо, так и разбирало желание поговорить, но вместе с тем она сомневалась, можно ли мне довериться. Наконец она не выдержала.