Ателье - [17]

— Он первый начал, — оправдалась Даша, перебирая руками яркую ткань недошитого платья, растянула, любуясь. Шифон стал похож на витраж, зимнее солнце, протекая через прозрачные переплетения, щекотало глаза.

— Ах, красота! Но куда ж она наденет такую попугайщину?

— Нормально. У них растаманская вечеринка, там вообще сплошная радуга.

— Тогда можно, — величественно разрешила Даша.

— Куда ты его бьешь? — закричала Галка, и Даша уронила платье на пол.

Галка кинулась к выходу, пальто, подскакивая, прыгало на плечах.

— Кого бьют? — выглянула из своего закутка Настя. Алена зашипела утюгом.

За окном теперь рядом с ватниками и оранжевыми робами мелькало леопардовое пальто. Галка носилась по дощатому помосту, — размахивая руками, пыталась отобрать у рабочего металлический шест.

— Не бьют. Прибивают. Похоже, не туда, — Даша собрала рассыпанные лоскуты и, разложив шитье на столе, стала острым мелком размечать ткань.

— Лошадью ходи, — подсказал у окна Миша, глядя, как Галка беззвучно открывает рот, что-то доказывая рабочим.

— Туда не ходи, сюда ходи, — запищала Алена, вступая в озвучивание.

Снаружи делали помост для витрины. Даша представила, какая скоро возникнет там красота, и улыбнулась. Галка творила чудеса. Только что сидела, склонив кудлатую голову над очередным заказом, и вот уже мигнет в полуоткрытой двери пятнистый край пальто, а через пару часов — привезли манекены, или столпились в длинном холле неуклюжие по зиме работяги, с видимым удовольствием спотыкаясь о ножки дам, ожидающих примерки. Или, командуя, вбегает непутевый экс-муж Коля и, махая руками, руководит курьером, что втаскивает за Галкой, пыхтя, огромный рулон прокладочного флизелина. А она уже снова сидит, будто и не исчезала, жует откушенный на ходу пирожок, игла равномерно посверкивает в пальцах.

По вечерам, когда все расходились, Галка оставалась с Дашей пить чай и, прихлебывая из огромной кружки, жаловалась на нехватку времени и денег.

— Ну, ничего, ничего же не успеваем, Дашка, — говорила своим медленным голосом, щуря усталые глаза. И часто перед уходом, уже накинув пальто и усадив на голову меховую бейсболку, вдруг застревала у машинки, еще что-то доделывая.

Но работа шла, в ателье появлялись новые ткани и вещи, а сшитые — исчезали, разбредаясь по заказчицам. Вот и Дашино платье счастья уже нарисовалось на альбомном листочке, что висит на стене, радуя ее. Резкими взмахами фломастера очерченная женская фигура, с ниспадающим подолом, с подхваченными драгоценными булавками плечами и хитрой драпировкой от груди на одно бедро. В разрезе одной быстрой линией нарисована красивая женская ножка, и Даше было приятно думать, что это ее нога и ее изгибистая фигура: это она выйдет из примерочной и, придерживая подол кончиками пальцев, пройдет по накиданным на пол обрезкам и старым выкройкам. А все, конечно, ахнут. Потом она конечно, куда-нибудь в этом платье завеется. Галка обещала взять ее в клуб, к Милене, может быть даже на Новый год. Жаль туда нельзя с котами, Патрисию придется встречать праздник одному, запертому в мастерской.

Хлопнула дверь, по ногам пробежал сквознячок. Бросив пальто на вешалку, Галка уселась и снова схватила цветной шифон.

— Уже начала? Ну, славно, — сунула платье обратно, — доделаешь, поедем за тряпкой на твое платье. Сегодня распродажа у индусов.

— Галя, а деньги-то?

— В счет зарплаты возьмешь. А мне там надо рядом посмотреть кожи и шкурки. Может что попадется.

Даша укладывала узкую подгибку, строчила, ловко ровняя на ходу пальцами. И, останавливая машину, расправляя ткань, посматривала на Галкин эскиз своего платья, прикнопленный к стене перед глазами. Его еще нет, но на самом деле — оно уже есть, даже несколько их: если купится тяжелый, как русалочья чешуя, голубой с серым отливом шелк — одно платье, а если тонированный, от шоколада к бежевому, жатый атлас — уже другое. Есть еще всякие блестящие, бисером и пайетками расшитые ткани, но Даша их не любила, слишком много блеска, это брюнеткам хорошо в таких знойных вещах, а не ей — русявой и сероглазой. Но если из такой ткани шить, получится еще одно платье, совершенно другое.

Клиенток не было, работа шла мерно и быстро, каждый делал свое. Настя чаще других появлялась из своего закутка, деловито проходила к чайному столику, что-то складывала в рот и, жуя, снова уходила, склонялась над выкройками. Алена налегала на фыркающий утюг, хмурила бесцветные бровки и шевелила губами — заочно воспитывала мужа. Он у нее был геймером, из ушибленных. И Алена всю личную жизнь тратила на попытки оторвать мужа от компьютера. Дома, из ателье по телефону и даже в воображении. Муж был на три года моложе двадцатидвухлетней Алены и, Галка, слушая, как та увещевает его, взволнованно сопя в трубку, хмыкала «наш детский сад, младшая группа».

В дальнем углу, почти неразличимый среди корпусов машин и холмов раскроенных вещей, тихой мышью возился Миша. Изредка его было слышно, когда, устав, он припадал к телефону, сахарным голосом заводя голубиное «Любань, а Любань…»

И, освеженный очередным отказом, снова брался за работу. Его огромная Любовь ушла работать в тот самый шторный цех, которым Галка пугала свою команду. Иногда снисходила к Мишиным ухаживаниям. Наутро Миша прибегал с опозданием, запирался в туалете побриться и пел оттуда фальшивым голоском бодрые песни, а потом, расстелив свитер на раскроечном столе, освежал его общественным дезодорантом, всячески подчеркивая, что дома — не ночевал.