Ателье - [16]

— Нет, это второе письмо. Но ведь знаешь, сколько желающих! А если кто-то напишет раньше?

— Да, действительно… А это тут, я не разберу…

Наташа нагнулась и, ведя пальчиком по строчкам, медленно, как на уроке, внятно произнесла:

— И мы с тобой зажжем прекрасные свечи, выпьем по бокалу чудесного вина, а потом будем вместе бежать по ночному пляжу, а трепетные волны будут ласкать наши босые ноги.

Даша молча смотрела на убедительное и немного сердитое лицо, обрамленное белыми, как бумага, локонами.

— Что тут сложного? — с учительским раздражением поинтересовалась Наташа, — или может быть так, если тебе сложно «поставим свечи, нальешь вина, и побежим по пляжу»…

— А лет-то ему сколько?

— Кажется, семьдесят, нет, семьдесят два.

— Наташа, не будет он с тобой по пляжу бегать, — вынесла вердикт Даша, — ты вон какая, спортивная. Не угонится.

— Да? — Наташа слегка расстроилась, но оглядела свою крепенькую фигуру с гордостью и удовольствием, — ну ладно, не будем бегать, напиши «пойдем по пляжу, и волны будут…»

Даша отодвинула тетрадку. Вскочила и прошла по комнате, подняв горячий сквозняк — за окном ярилась майская жара.

— Так нельзя. Нельзя! Думаешь, он не поймет, что наврала? Ты его моложе на тридцать лет!

— На тридцать три, — обиженно поправила гостья, — но мне надо быть первой. Там такие девчонки, в каталоге — сплошные купальники и ноги! А написал мне! И потом, он сам попросил.

— Что?

— Чтоб письма были откровенными! Вот что!

— Старый козел!

Наташа встала, суетясь, втиснула себя в узкую юбку, застегнула пуговки на кружевной блузке. Поправила мокрые от жары волосы. И села снова, прижимая к животу дурацкую блестящую сумочку. Сказала вдруг задрожавшим голосом:

— У меня астма. Я все деньги на лекарства трачу. А Ленка в институт, а Юрке джинсы нужны и кроссовки. Этот, Вильям, он обещал, что повезет меня к врачам, устроит лечение. Я, Даш, уже десять лет так живу, с копейки на копейку и все одна. И что мне делать?

Они смотрели друг на друга в томной от жары большой комнате. Даша крутила в руках ножницы, Наташины очки сверкали, когда она поворачивала голову.

Щелкая большими ножницами, Даша думала о раскрашенных молодых девчонках, которые даже за хлебом в магазин выходят, как на охоту. А по вечерам зашивают стрелки на колготках, длинным волосом из собственных каштановых или белокурых локонов, потому что цвет подходящий и мама так делала, научила… а надо бы просто выкинуть, и купить новые — сразу дюжину.

— Давай тетрадку. Я вечером Эле позвоню, придумаем что-нибудь. А на примерку придешь, во вторник, хорошо? Молнию купи, длинную, с камушками, на спине вошьем, будет сверкать. А по вырезу сделаем шов блестящей ниткой, чтоб — красиво.

— Ах, — теперь уже сказала Наташа.

Платье шилось, лето наступало, дыша горячим солнцем, томно пахла акация. И во время примерок Даша узнавала новости — о Вильяме, его большом доме на побережье Флориды, о двух автомобилях и счете в банке.

Когда красное платье сумасшедшей красоты было готово, Наташа надела его, покрутилась перед зеркалом и, оставив деньги, снимать не стала — ушла прямо в нем, в белую жару и крики играющих во дворе мальчишек. А последние новости о любвеобильном Вильяме Даша узнала от соседки, прибежавшей «подкоротить юбку». Эля сидела в гостевом кресле, пила кофе и возмущенно рассказывала:

— Такой оказался козел, Даш, ну та-акой козел! Пишет и пишет, и все требует, чтоб ответы были сексуальные. А в последнем письме, ну, козел, ты, говорит, приедешь, я говорит, лягу, а ты мне сядешь на лицо… — она фыркнула, забрызгав колени, и вытерла рот рукой с фиолетовыми ногтями, — и я буду пить… твой… джус!..

— Гурман, однако!

— Да это бы ладно! Ну, захотел старикан порезвиться! Но я тут переводила письма еще девчонкам, так прикинь, это старое одоробло пишет и им тоже! То же самое!

— Да. Обидел наивную девушку Наташу. Мать двоих детей. Учительницу.

— Дашка, не нуди. Короче, мы его послали. Я все, что знала, по-английски, все ему написала. Пусть утрется.

* * *

…Даша поставила чашку и прислонилась к гипсокартонной стеночке чайного угла. Болели плечи, щипало в глазах, но еще надо было сметать брючный костюм и отутюжить складки на юбке. Настя, пригорюнившись, сидела напротив, и, подперев одной рукой щеку, другой отщипывала кусочки зефира, складывала в рот.

— А платье-то? — спохватившись, спросила, — оно как, пригодилось?

Даша улыбнулась.

— Эля сказала, там, в Ялте, нашелся один, на которого у нашей учительницы аллергии почему-то не случилось. Я думаю, они вместе гуляли…

— По пляжу, — в тон Даше сказала Галка.

— И волны ласкали их босые ноги! — хором закричали обе.

* * *

Обметав петлю, Даша остановила машину и потянулась, закидывая руки. За угловатым корпусом швейной машины светило дневным снегом большое окно, и мелькали снаружи силуэты рабочих в оранжевых куртках. Один остановился, удобнее перехватывая какой-то шест, прижал лицо к стеклу, корча Даше страшную рожу. Она оглянулась и, убедившись, что все заняты, скорчила рожу в ответ. Чернявый мужчина оскалился, приветственно взмахивая палкой.

— Дарья, хватит строить глазки гастарбайтерам, — подойдя сзади, Галка сунула на край стола ворошок цветного шифона, — тебя банкиры ждут. Ну-ка, глянь, что с подолом сделать? Оверлоком его или опекочку?