Ателье - [15]

— И что ты, Дарья, все перед зеркалом крутишься, да все в чужих вещах. Красивая-красивая, не переживай.

Даша повесила шубку на плечики и забрала с настиного стола сложенный крой подкладки. Подхватила рукой скользящие куски красного атласа. Хотела объяснить — не для красы крутится, ведь надо посмотреть, как рукав сел и вообще. Но, раскидывая по столу алые лоскуты, вдруг вспомнила:

— Галь… Галя! А ведь я шила такое платье! Там, у нас. Ой, как это было!

Аленка загудела было, нажимая ногой на педаль оверлока, и тут же застопорила машинку. Открыв рот, приготовилась слушать. Галка кивнула, убрала со щеки каштановую крутую прядку:

— Наметаешь, и чайку попьем. Расскажешь.

Даша, улыбаясь, снова взяла иглу, сложила скользкий шелк, такой ласковый к пальцам. И мерно заработала руками, ловко подхватывая и сдвигая лоскуты.

Сказка о красном платье

В Южноморске солнце светило на бульвары и пляжи, на длинные стрелы портовых кранов, прыгало в стеклянных бусинах вод городского фонтана. Много солнца в приморском маленьком городе. И много женщин. Это тут закройщица Настя провожает Дашу ревнивым взглядом, одергивая передник на круглых боках, а там, на горячем асфальте, цокая каблучками, помахивая сумочками, разодетые, как тропические птицы, красавицы ходили полками, стреляя по сторонам жирно накрашенными глазами и поправляя богатые волосы. Кто знает, что было в воздухе ли, в воде ли Южноморска, отчего девочки вырастали в таких красоток. И даже лишняя косметика и бусики-блестки-висюльки не портили их до конца. Разве спрячешь высокую грудь, круглые бедра, длинные ноги, блестящие зубы? И охотничьего блеска в глазах не погасишь.

Город растил своих мужчин и отправлял их в рейсы, к берегам Аргентины и Антарктиды. А жены оставались на берегу — ждать. Полгода соломенного вдовства, две недели суматошной семейной жизни. И так — годами, десятилетиями. А потом навалилась на город перестроечная разруха и те из мужчин, кто хоть что-то умел, уехали на сезонные работы, да в ту же Москву, зарабатывать живые деньги. И заводить новые семьи. А женщины, привыкшие ждать, ждали. Дочери их росли в городе, где на десяток девчонок не девять ребят приходилось, — хорошо, если двое. А счастья хотелось.

Наташу привела соседка. Подружка-соседка. Наташа была учительницей, деловитой пергидрольной блондинкой, пухленькой, как пластмассовый пупс. Одетой в лучших традициях южного города — черные кружева, золотые шпильки и фальшивые жемчуга вокруг аппетитной шейки.

— Я летом в пансионат еду, на весь сезон, — строго сказала Даше, разоблачаясь до кружевных стрингов и развратного лифчика, — барменом. У меня осенью дочка в институт, деньги нужны. А мне нужно платье, вечернее, но чтоб работать было удобно. И чтоб не надоело за три месяца. И чтоб… чтоб…

Она пошевелила пухлыми пальцами и изобразила лицом многое. Даша кивнула.

— А цвет?

— Красное!

А какое же еще могла захотеть себе платье кружевная блондинка? Платье-праздник, из шелестящего атласа, с подолом в пол. С маленькими рукавами, открывающими полные плечики и красивые руки. И вы там все, слышите, все, кто приехал тратить свои деньги, все, кто за столиками — замолкните! Королева идет!

Пережив приступ вдохновения, Даша кинула на диван сантиметр, усадила Наташу в кресло и быстренько нарисовала ей желанное платье, комментируя каждый штрих. Наташа зачарованно слушала и в больших строгих очках отражалась величественно прекрасная летняя Наташа — в неимоверно красивом платье, а перед ней штабелями поклонники, попираемые золотыми туфельками. Умерли, захлебнувшись слюной. И пока Даша записывала мерки, Наташа благосклонно посвящала ее в свою личную жизнь.

— Я давно уже одна, сын в школе, дочка вот уедет, если деньги будут. А еще у меня аллергия. На мужчин.

— Да?

— На запахи их козлиные. Он, Дашенька, ко мне, а меня, прям, выворачивает всю!

Округлыми жестами показала, как именно и куда ее выворачивает. Даша сочувственно покивала.

— Но зато Эля меня научила, как написать в американский каталог! И ты знаешь… — она выдержала торжественную паузу. Даша изобразила напряженное внимание.

— Мне написали целых тридцать человек! Представь, тридцать!

По южноморским меркам свет должен был обрушиться от такого количества мужчин, заинтересованных в одной Наташе, понимала Даша и потому отреагировала, как надо — бросила на стол карандаш, сложила руки на груди и сказала:

— Ах!

— Да, — скромно подтвердила Наташа, осматривая маникюр.

— Выбрала кого-нибудь?

— Н-ну… В общем, пока еще переписываюсь. И да, я тебя попросить хотела.

Она вынула из парчовой сумочки измятую школьную тетрадку, раскрыла. И посмотрела на Дашу, вдруг замявшись.

— Эли нет дома, а мне нужно письмо перевести. Хотела сегодня отправить. А я французский учила. Может, посмотришь, Эля говорила, ты умница.

Даша открыла протянутую тетрадь. Выхватила глазами несколько строчек и, сглотнув, посмотрела на скромно сидящую блондинку. Наташа так и не оделась, стойко пережидала жару, вытирая шею кружевным платочком.

— Что?

— Наташ… у тебя тут вот, написано «я хочу поцеловать каждый дюйм твоего тела»…

— Ну да.

— Не знаю… Вы уже давно переписываетесь?