Архитектор его величества - [5]
И в такую неспокойную страну послал его величество далеко не последнего из своих архитекторов. Впрочем, все мы находимся в руке Божией, и я рассматриваю сей императорский указ не иначе как наказание за мои тяжкие грехи. Ты можешь возразить, что мои грехи были отпущены святейшим папою, — но, видимо, сие отпущение несколько запоздало, ибо было дано уже после указа его императорского величества Фридриха.
Но прости мое старческое брюзжание, любезный брат мой во Христе, и позволь подробнее поведать тебе о князе Георгии Владимировиче, прозванном на Руси Долгоруким, к которому я послан строить храмы. Как я понял из рассказов моих спутников, мне будет весьма интересно встретиться с сим князем, хотя, откровенно говоря, я с удовольствием прожил бы остаток своих земных дней без встреч не только с русскими князьями, но и с Русью вообще.
Сей князь является младшим сыном Владимира Мономаха. Сейчас Георгию более шестидесяти лет, у него одиннадцать сыновей, причем младший родился всего три года назад: такая плодовитость, тем более в столь почтенном возрасте, — большая редкость. От своего отца Долгорукий еще младенцем получил Суздальское княжество на северо-восточной окраине Руси и постепенно превратил дотоле дикий Залесский край, который называется так, ибо отделен от Киева глухими лесами, в одну из самых сильных и процветающих областей страны.
Пока в Киеве после смерти Мономаха правил Мстислав Владимирович, старший брат Георгия, суздальский князь признавал его власть, не вмешивался в его дела и занимался лишь обустройством своего Залесья. Но четверть века назад, после смерти Мстислава, за Киев началась непрерывная череда междоусобных войн, в которой участвовали и сыновья Мономаха, и его внуки — дети Мстислава, и другая ветвь потомков Ярослава Мудрого — Ольговичи, дети князя Олега, кузена Мономаха. В кровавую борьбу оказалась втянута едва ли не вся Русь. В последнее десятилетие главными претендентами на власть в Киеве были Георгий Долгорукий, его старший брат Вячеслав Владимирович и племянник Изяслав Мстиславич. Года два назад Вячеслав и Изяслав умерли, и Долгорукий наконец утвердился в столице Руси. Междоусобная война несколько утихла, но не кончилась, ибо многие русские князья до сих пор не признают власть Георгия.
Ратибор рассказал, что Долгорукий получил свое прозвище как раз из-за того, что его руки как бы тянулись к Киеву из Суздаля. Но Мирослав шепнул мне на ухо, что изначально князя так называли его недоброжелатели — подобно древнему персидскому царю Артаксерксу, за страсть к наживе, а потом приближенные Георгия Владимировича уже выдумали менее обидное толкование — протягивание рук к Киеву.
Вообще говоря, мои беседы с Мирославом куда теплее и откровеннее, нежели с другими послами. На Руси он имеет титул «боярский сын», а слово «бояре» переводится с русского языка как «большие люди». В юности он ездил по нашей богоспасаемой Империи и, несмотря на благородное происхождение, работал на строительстве многих храмов — то мастеровым, то десятником. Знания его обширны, но бессистемны, он почти не владеет искусством чертежа и макета, мало знаком со строительными расчетами, сам над строительством никогда не начальствовал. В последние годы он был помощником русского архитектора Саввы Нажировича, который строил для князя Георгия каменные церкви в Залесье и собирался строить их в Киеве, но в прошлом году почил в бозе. А когда Долгорукий решил пригласить для возведения новых, доселе невиданных храмов одного из лучших архитекторов его величества, он послал с посольством Мирослава Чудиновича, дабы тот мог посоветовать, какого именно архитектора просить у императора.
Мирослав видел храмы, построенные мною, и весьма высоко отзывается о моей работе. Не скрою, мне это льстит, хотя христианину подобает скромность. Наверное, в конечном счете именно ему я обязан императорским указом о моем направлении на Русь. Но пока что, прости Господи, у меня не возникло желания поблагодарить Мирослава за сию сомнительную честь.
Пишу тебе, любезному брату своему во Христе и земляку, сие письмо, притулившись в носовой оконечности шаткого судна посреди моря, поэтому надеюсь, что ты простишь мне неровный почерк, недостойный многоопытного архитектора. С кем смогу передать письмо — пока не знаю, но когда пишу, то на душе наступает некоторое облегчение.
Благодать Божия да пребудет с тобою и всеми нашими братьями во Христе, да хранит тебя Господь бесчисленные годы. Аминь.
Вечно любящий тебя и преданный тебе раб Христов и земляк твой Готлиб-Иоганн
ПИСЬМО ТРЕТЬЕ
[номер по описи Венской библиотеки: XII-34-5836/В-III]
ЕГО ВЫСОКОПРЕОСВЯЩЕННОМУ СИЯТЕЛЬСТВУ КОНРАДУ, АРХИЕПИСКОПУ ВОРМССКОМУ, В МИРУ ГРАФУ ФОН ШТАЙНБАХУ, ОТ ГОТЛИБА-ИОГАННА, В МИРУ БАРОНА ФОН РОЗЕНАУ, БОЖИЕЙ МИЛОСТЬЮ НАСТОЯТЕЛЯ АББАТСТВА СВЯТОГО АПОСТОЛА ПАВЛА В ВОРМСЕ
ПИСАНО ПОСРЕДИ ЛАДОЖСКОГО ОЗЕРА В ДВАДЦАТЫЙ ДЕНЬ МАЯ 1157 ГОДА ОТ Р. X.
Предыдущее письмо я еще не отправил, но считаю своим братским долгом написать еще одно и описать свои первые впечатления о Руси. Мне хотелось, чтобы сии впечатления оказались и последними и чтобы мы сразу же повернули обратно, но сие оказалось неугодно доблестному рыцарю Арнульфу из Кесарии, который, прости Господи, отличается редким самомнением и упрямством.
