В начале будущего. Повесть о Глебе Кржижановском
Глеб Максимилианович Кржижановский — один из верных соратников Владимира Ильича Ленина. В молодости он участвовал в создании первых марксистских кружков в России, петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», искровских комитетов и, наконец, партии большевиков. А потом, работая на важнейших государственных постах Страны Советов, строил социализм. Повесть Владимира Красильщикова «В начале будущего», художественно раскрывая образ Глеба Максимилиановича Кржижановского, рассказывает о той поре его жизни, когда он по заданию Ильича руководил разработкой плана ГОЭЛРО — первого в истории народнохозяйственного плана. Книга о Кржижановском выходит вторым изданием. Первое издание (1973) встретило положительный отклик читателей и прессы.
| Жанры: | Советская классическая проза, Историческая проза |
| Серия: | Пламенные революционеры |
| Всего страниц: | 126 |
| ISBN: | - |
| Год издания: | 1977 |
| Формат: | Полный |
В начале будущего. Повесть о Глебе Кржижановском читать онлайн бесплатно
Издание второе
Москва
Издательство политической литературы
1977
Серия «Пламенные революционеры»
Красильщиков В. И.
В начале будущего : повесть о Глебе Кржижановском. Изд. 2-е. М.: Политиздат, 1977. 408 с.: ил. (Пламенные революционеры).
Загад
Снег, снег...
Валит, сыплет хлопьями с невидимого неба. Мягкий, пушистый и, хотелось бы сказать, добрый. Да разве скажешь так в нынешнюю пору, когда само слово «добрый» кажется забытым?
Невысокий человек в длинном меховом пальто переждал трамвай, тяжело скрежетавший на повороте к мосту, проводил взглядом обледенелые торцы березовых поленьев на пассажирских местах, перешел пути и двинулся вдоль Кремлевской стены вверх — в сторону Красной площади.
А снежинки плясали, хороводили вокруг выбоин мостовой, падали туда, где на храме Василия Блаженного был снесен снарядом купол, падали — проваливались в черноту. Человек поглубже надвинул пыжиковый малахай, съежился, словно почувствовал, как снег прикасался к бесценным, освященным веками росписям.
Нет, это не сон. Замерзают и лопаются водопроводные трубы. Нечистоты сочатся сквозь потолки квартир. В жилых помещениях пять — семь градусов мороза, и люди неделями не снимают шубы. В переулках среди пустырей торчат печи разобранных на дрова домов. Дети, больные тифом. Больные паровозы. Поржавевшие рельсы. Все это не сон.
У ворот Никольской башни человек достал малый маузер, мешавший вынуть пропуск, переложил в другой карман.
— «Кржи-жа-нов-ский», — запинаясь, разобрал часовой в сгустившемся сумраке, и лицо его, запорошенное, с аккуратно подстриженными усами, несколько посветлело, оттаяло: — Проходите, товарищ.
Привычно открывается за углом широкий фасад здания Совнаркома... Знакомая, исхоженная вверх-вниз лестница на третий этаж — шесть маршей не переводя дыхания, молодцом, с задором, словно наперекор кому-то: смотри, мол, вот он, Глеб Кржижановский, сорок семь для него не годы...
Длинный светлый коридор. Сердце: тук, тук, тук — нет, не от этажей — от волнения, которое каждый раз охватывает перед встречей с тем, кто работает за этой дверью.
Подвижный, порывистый, Ленин встает навстречу из- за своего стола, хочет как будто сказать другу юности: «Глеб! Дорогой! Рад видеть тебя!», — но косится на не закрытую еще дверь и, словно спохватившись, приветствует с непривычной официальностью:
— Здравствуйте, Глеб Максимилианович! — Только глаза, как прежде, лучатся радушием, играют эти острые, проникающие в тебя глаза, прищуриваются, иронизируют: — Знаю, знаю — наперед знаю, зачем пожаловали.
— Так ведь как же, Владимир Ильич... — Кржижановский мнется, положив на стол принесенную бумагу-требование, и смущается.
Понятно, он смущается не от того, что Ильич разгадал цель его прихода. Не так уж мудрено: многие осаждают Председателя Совета Народных Комиссаров с одним и тем же — пайки, «дополнительные», «новые», «усиленные», «увеличенные», всеми правдами и неправдами — пайки!
Выплавленный чугун, сотканное сукно, преодоленное расстояние измеряются не пудами, не аршинами, не верстами, а пайками для рабочих. Смущается же Глеб Максимилианович потому, что никак не может привыкнуть называть Старика по имени-отчеству. Совсем недавно тот попросил вопреки давней традиции обращаться друг к другу на «вы», сказал, чтобы Глеб не воспринимал это как нечто обидное — просто к тому обязывает их теперь служебное положение.
По правде сказать, он немного сердится за это на Старика и, опускаясь в кресло, устало вздыхает:
— К сожалению, я не оригинален. Да! В конце концов, количество выданной электроэнергии определяется сейчас тоже пайками.
Ленин делает вид, что не замечает его подспудного неудовольствия, и спешит ввести разговор в деловое — только деловое — русло.
— Продовольствие и топливо! Топливо и продовольствие! — досадует он и начинает ходить из угла в угол кабинета. — Заколдованный круг! — Останавливается возле окна и всматривается, всматривается в напряженную тусклую мглу зимних сумерек.
Разглядывая волнистую тень от листьев пальмы на спине его пиджака, Глеб Максимилианович пытается представить, о чем Ленин думает. Ему кажется, он даже чувствует, что оба они озабочены одним и тем же — тем, что больше всего волнует, не может не волновать их обоих. Конечно, спору нет, позавчерашнее восстание рабочих в Иркутске и бегство колчаковского правительства — это, по сути, уже развязка гражданской войны в Сибири. А на юге Красная Армия освободила Киев, Кременчуг, Славянск, Луганск — множество шахт, большие запасы угля. И Деникина тоже можно считать разгромленным, но...
Но!
Поезда из Донецкого бассейна в Москву не доходят: взорваны мосты. Запасы угля так и остаются запасами. В Петрограде на дрова разбирают торцовые мостовые, и там умирает больше людей, чем в холерную эпидемию восемьсот сорок восьмого года, выхватившую из каждой тысячи по шестьдесят пять жизней. Больше, чем в Британской Индии от недавнего нашествия чумы! Общая смертность теперь семьдесят девять, а рождаемость всего тринадцать человек на тысячу жителей. И население страны — сто тридцать два миллиона вместо ста сорока пяти на тех же территориях до войны...
