Ангелы на каждый день - [6]
— Прямо к следующему светофору, — наконец произносит Карел.
Он говорит это строго, но вполне заблаговременно. Мимо нас проносится новая модель “ауди”, серебряная Q7. Карел с любопытством оглядывает машину. Не пройдет и десяти часов, как он будет покойник.
— Прямо, — повторяет паренек за рулем и кивает в знак согласия.
Ложное смирение новичков — через год он будет нетерпеливо обгонять машины автошколы, возможно, еще и приглушенно ругаясь. Карел, конечно, понимает это и подобное мелкое вероломство прощает. Они кажутся ему неизбежными. Такова жизнь.
Я втискиваюсь на сиденье позади него, широко раздвинув колени, ибо иначе мне тут не уместиться. Надо спросить Гахамела, как совершались ангельские миссии во времена, когда обязательны были крылья... Оглядываюсь в салоне: приборная панель без украшений, с зеркала заднего вида ничего не свисает, в дверных карманах ни соринки, а уж о пустых жестянках из-под колы или смятой обертки от сандвича и говорить не приходится. Карел обожает порядок. Конечно, здесь нет кондиционера, так что его поседевшие виски чуть заметно покрылись потом. А паренек весь взмок. На светофоре красный свет. Карел думает о лохматке Эстер. Из-за его молчания в машине царит напряженная атмосфера, однако Карел давно понял, что, если он хочет сохранять хотя бы иллюзию превосходства и авторитета, надо молчать. И это относится не только к ученикам. Он слишком чуток, чтобы дать себе волю и разболтаться. Нет, лучше ни о чем не расспрашивать и, если можно, не отвечать. А главное, не смеяться. Добродушный смех всегда выдает его. Мы спускаемся по Будеёвицкой улице в район Нусле. Поездка близится к концу. На перекресток слева выезжает похоронная машина.
— “Бесспорен смерти миг, — порой цитирует нам Гахамел. — Но смерть и вашей жизни дарит утешенье. / Вы жизни скажете: коль я тебя утрачу — утрачу то, что лишь безумец хочет удержать”.
Инструкторы автошколы и Шекспир. Ха-ха! Карел убеждается, что похоронная машина дает им право преимущественного проезда, и его интерес, проявленный к этому пятиметровому напоминанию о человеческой бренности, на этом кончается. Смерть для Карела — не более чем давно решенная и скучная проблема. Вы можете поверить? Его родители еще живы, смерть дедушек и бабушек он не помнит — стало быть, что для него смерть? На похоронах он не был девять лет — с коллегой из автошколы, который погиб тогда от удара током, он не дружил. В Страшницком[11] крематории Карел состроил такую серьезную мину, что можно было лопнуть от смеха. Он нервничал, не знал, как выразить соболезнование вдове, боялся слишком расстроиться — вот и все, что он тогда чувствовал. Только полный идиот тянет к бассейну в саду провод с лампочкой, думает он про, себя (и я с ним, увы, вполне согласен). В рассуждениях Карела всякая смерть — результат какой-нибудь роковой ошибки: например, досадной неосведомленности, неправильного распорядка дня или превышения скорости. Подобных ошибок он не делает. Разумеется, он воспринимает смерть как естественное следствие неизлечимой болезни или старости, но эта смерть слишком далека от него, чтобы относиться к ней всерьез. Короче говоря, смерть его не касается. Он протягивает руку и включает радио, начинаются новости. Даже за девять часов до смерти он интересуется чешской политикой — вы можете смеяться над ним, но мы ему сочувствуем.
Ученик неумело паркуется у здания автошколы. Первая учебная поездка кончается. Еще две такие поездки, и Карел пойдет с коллегой обедать в ресторан “У Бансетов”. Он обожает классическую чешскую кухню: говяжий соус, испанские птички, гуляш, рулет с яйцом, свинину с капустой, копченую грудинку с картофельным пюре и тому подобное. Не пренебрегает он и поджаренной цветной капустой, куриным пловом или грибным ассорти. А вот итальянскую, китайскую или греческую кухню он на дух не переносит, и это в буквальном смысле: иногда ему достаточно нескольких капель оливкового масла, немного мексиканского соуса “сальсы” или щепотки какой-нибудь восточной приправы, чтобы потом всю ночь не вылезать из сортира. Отпуск в Турции или Тунисе представляется ему ночным кошмаром. Поэтому летом он всегда ездит только в Крконоше или на Шумаву. И так далее. Сейчас у него двадцатиминутный перерыв, и потому в мрачной конторе автошколы он робко просит у секретарши кофе.
— Еще вчера я подавала ему кофе, завтрашним утром воскликнет секретарша.
Она даже поплачет, она ведь любила Карела. А между тем завтрашний покойник идет в туалет и ополаскивает лицо и руки. Он думает о том, будет ли какой-нибудь толк в это Страшнице... Это меня просто смешит. Ложное волшебство случайного... Но доверие красивой врачихи его радует. Они поедут низом через Кубинскую площадь, а потом поднимутся по Мурманской в гору. Перекресток на Желивской вечно забит машинами, и на довольно крутом подъеме перед светофором она может разволноваться, деловито рассуждает Карел.
6. Гахамел
Мария держит кусочек мела, сильно вытянув руку, чтобы не испачкать юбку.
Мы сидим с Илмут среди запыленных гераней на подоконнике, и в спину нам упираются лучи утреннего солнца. Мне захотелось, чтобы Илмут увидела Марию во время урока. Я подумал было, что это поможет ей лучше понять Карела, — однако она пришла от Марии в восторг. Впрочем, я мог такое предвидеть. У большинства учеников Мария, как говорится, в фаворе. Они убеждают себя, что по-настоящему любят ее, но, по сути, просто боятся ее непреклонной решительности, и потому их подсознание из шкалы возможных чувств к ней расчетливо выбрало симпатию. Иной раз я ловлю себя на том, что, разговаривая сам с собой, выражаюсь столь же цинично, как Иофанел.
Какие основания у критики считать, что «Михала Вивега можно издавать в два раза большим тиражом, чем других прозаиков»? Взрывной стиль прозы Вивега и широкая палитра типично чешского юмора сделали его самым читаемым автором, воссоздающим в излюбленной для него форме семейной хроники поворотные события недавнего прошлого Чехии.
В своем романе известный чешский писатель Михаил Вивег пишет о том, что близко каждому человеку: об отношениях между одноклассниками, мужем и женой, родителями и детьми. Он пытается понять: почему люди сходятся и расходятся, что их связывает, а что разрушает некогда счастливые союзы.
Какие основания у критики считать, что «Михала Вивега можно издавать в два раза большим тиражом, чем других прозаиков»? Взрывной стиль прозы Вивега и широкая палитра типично чешского юмора сделали его самым читаемым автором, воссоздающим в излюбленной для него форме семейной хроники поворотные события недавнего прошлого Чехии.
Михал Вивег — самый популярный современный писатель Чехии, автор двадцати книг, которые переведены на 25 языков мира. Поклонниками его таланта стали более 3 миллионов человек! Михал Вивег, так же как и Милан Кундера, известны российским читателям благодаря блистательным переводам Нины Шульгиной.Главная героиня романа — Лаура, двадцатидвухлетняя девушка, красивая, умная, влюбчивая, склонная к плотским удовольствиям. Случайная встреча Лауры и Оливера, сорокалетнего рекламного креативщика, остроумного и начитанного, имеет продолжение: мимолетные переглядывания в гостиничном ресторане выливаются в серьезный роман.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.