Anenerbe - [63]

Старый город, вернее, его окраина — здесь всегда мрачно, тоскливо и какая-то безнадежность. Трудно представить, что во дворах когда-то играли дети. Люди не могут жить без детей — детей не было, как и взрослых. Окраина жила своей, только ей понятной жизнью… или умирала…или уже давно умерла. Первого прохожего он встретил минут через десять — темный мужской силуэт отделился от дома и тотчас куда-то пропал. Заколоченные досками окна — значит, за окнами кто-то есть. Мусор, как в лесу — его не убирали вечность. Пахло гнилью, и если в городе сентябрь только делал первые шаги, то здесь стояла глубокая осень — на деревьях ни одного листочка. Каменный забор, точнее, то, что он него осталось — Виталий Борисович шел вдоль кирпичной кладки и думал. Сначала об Алексее Митрофановиче. Несмотря на очевидную странность, Горелик произвел на него впечатление — какое? Вот об этом и размышлял оперативник. При всей индивидуальности, люди мало чем отличаются друг от друга. Все они желают одного — денег, удачи, карьеры, сытной и спокойной жизни. Если их интересуют другие люди, этот интерес заключается, прежде всего, в них самих. Горелик — определенно иной, не от мира сего. И мир, в котором он пребывает, иной, однако он не боится пустить туда порой постороннего человека. Виталий Борисович даже ему как-то позавидовал, вот мол, какой, ничего ему в жизни не нужно, и сам он себе не нужен. Хотя в чем-то математик прав. Что есть деньги? Что движет заработать больше, нежели ты действительно нуждаешься? Жажда власти? Да, она приносит радость превосходства — быть выше, сильней, а значит, могущественней. Сильных уважают или боятся, а это в свою очередь рождает гордость — один из главных пороков. Алексей Митрофанович порой смешон, и, тем не менее, он к себе притягивает. Говорить о гордости не приходится — он не ведает этого чувства. Бога, как такового, не признает, а стало быть, является атеистом. Однако тут напрашивается вопрос, а почему? Провозгласив крестовый поход против гордости, многие христиане не в силах справиться с этой напастью. Она, словно червь, разъедает их разум и сводит на нет все их благие начинания. А что говорил на этот счет другой персонаж, не менее загадочная личность — Павел Сергеевич Душный? Чему учат в школе и дома? Самоуважению! Только через самоуважение можно преодолеть распущенность, избавиться от грубости и трусости. Восхищаясь самим собой, мы возносимся над остальными и так до момента, когда в похвале нет необходимости. Мы становимся тщеславны, высокомерны и эгоистичны. Следующий этап — гордость, когда до мнения окружающих уже нет никакого дела. Горелик иной — общество его не интересует по другой причине: он в нем разочаровался. И смиренным его назвать нельзя: бросить вызов науке — разве это не тщеславие?

Виталий Борисович удивился — прежде он был далек от каких-либо рассуждений, касающихся нравственных убеждений. Мир он воспринимал и руководствовался простыми и доступными понятиями — хорошо или плохо. Он не задумывался, что именно хорошо, а что плохо. Он это знал и чувствовал, как ребенок чувствует свою мать. А странный и совсем нехарактерный для него анализ закончился, как только кончился длинный и противный забор — он вышел туда, где жили люди. Не призраки в каменных трущобах, а обычные, вполне реальные люди. Они шагали, обходя лужи, держа в руках сумки, — правда, не улыбались. Улыбаться без причины на Руси не принято.

Следопыты

Пастушный Владимир Николаевич никогда не мечтал стать общественной фигурой — он вообще никогда ни о чем не мечтал. Володя — именно так его звали большую часть жизнь — перебивался мелкими заработками и особенных пристрастий не имел. Жил скромно, одевался скучно, говорил невыразительно, но любил читать газеты. Читал все подряд, благо работал приемщиком на предприятии, которое собирало у населения макулатуру. Контингент клиентов — соответствующий: подростки, личности опустившиеся и подозрительные, пенсионеры, безработные — он их всех разделил на группы и вел себя в соответствии с установленной классификацией, хотя никому и никогда не грубил. И если прежде газеты вызывали откровенную тоску и уныние, то с некоторых пор картина изменилась.

За какой-то с небольшим год Володя прочитал и узнал столько интересного, что не заметил, как расширился его кругозор. Темы, которой он бы не владел, не существовало! И в редкие моменты беседы — а говорить, к сожалению, было почти не с кем, он поражал своей эрудицией и знаниями. Помогала память — она заботливо складывала в свой архив информацию и при случае любезно раскрывала двери — Володю несло. К нему стали прислушиваться, задавать вопросы и интересоваться его мнением. Спрашивали, вроде, люди случайные, а порой и вовсе незнакомые, однако данный факт нисколько не огорчал. Володя познавал искусство оратора, чувствуя, как меняется на глазах, и продолжал читать дальше с еще большим энтузиазмом и каким-то вдохновением. Школьное образование — познать алфавит и выучить таблицу умножения. Для многих на этой ступени оно и заканчивается, все остальное — сидение за столом в ожидании звонка. Однако знание алфавита и умение складывать буквы в слова принесло благо, о котором Пастушный и мечтать не мог. Первое публичное выступление, когда его слушали не двое случайно оказавшихся поблизости людей, а целая толпа. Они не только внимательно слушали — они аплодировали! Прерывали, казалось, в самых обыденных местах и хлопали! А потом к нему подошли и предложили работу — больно проникновенно и, главное, по делу говорил выступающий. Прежняя зарплата не позволяла особенно разгуляться, но всегда тепло, крыша над головой и не дует — сквозняков Володя смертельно боялся.