Anenerbe - [65]

Память и уважение потомков — вот, пожалуй, главные чувства, что он испытал, стоя на чужой земле, где каждое имя было высечено на огромной гранитной стене. И усталый солдат с винтовкой, что присел на пень, походил больше на лесоруба, чем на воинственного завоевателя. И воевать — убивать людей — каменный солдат больше не хотел. Кладбище — огромный и ухоженный парк, где каждый вечер зажигаются тысячи крохотных огоньков, — поразило, и защемило под сердцем. Все они обрели покой, даже за сотни и тысячи километров от своей Родины — о них помнили. Помнили молча, каждый день, заботливо зажигая свечи и произнося поминальную молитву в небольшой церквушке, расположенной тут же.

Именно там — под мелким дождем, среди чужих людей Володя вдруг понял, в чем его предназначение. Понял и удивился — работы предстояло непочатый край. Еще он понял, как ему будет трудно.

Работа — это всегда некая монотонность, повторяющаяся череда событий, поглощающая и позволяющая забыться — раствориться в чужых заботах и проблемах, где нет места для твоих хлопот и забот. Возможно, в этом и скрывается некое милосердие, когда чужие люди заставляют тебя заниматься чужими делами. Работа бывает разной — сколько существует людей, столько же и разновидностей работы. И работать на одной и той же работе можно по-разному — вот вам еще один повод задуматься. Каждый из нас — универсальный работник, которому подвластна любая профессия. Желаете возразить? И мы возразим — любая! А как же талант, заложенные родителями способности? Плевать! И без способностей можно овладеть любым ремеслом. Однако при всем многообразии только одна дарует счастье.

Пастушный, конечно, никогда не задумывался о своем призвании, он только заметил, что время в новой должности стремительно полетело куда-то вперед. Настолько стремительно, что не хватало ни времени, ни его самого. Володя не поспевал управляться с теми проблемами, что на него свалились.

Позвонили из какой-то деревни следопыты и детским голосом пригласили приехать. Приехал. И вправду дети — подростки, не достигшие совершеннолетия. Группа странных юношей, в свободное от прочих дел время занимающаяся поиском пропавших воинов. Показали три могилы, вернее, захоронение — сами нашли. Следующая встреча — новое открытие.

Мрачный мужчина шагнул в избу, когда Володя уже собирался спать. Воздух лесной и путь неблизкий забирают много сил. Порой больше, чем тебе кажется.

— Гурий, — сказал мужчина и протянул руку.

Володя руку пожал. Сильная, как у штангиста, хватка, хотя сам мужчина внешне поджарый и даже болезненный. Лицо черное, глаза провалившиеся и небритый.

— Условие одно, — присев на стул, продолжил Гурий — никаких наводок.

Володя кивнул, смутно представляя, о чем идет речь.

— Пойдем через день — мне отлежаться надо, а вам — купить керосина. Они ужасно не любят керосина. Адрес я вам дам, там вдвое дешевле, скажете от Гурия. Если в газету писать собираетесь — никаких имен. Ты меня не знаешь, я — тебя.

Гурий оказался тем самым «черным копателем» — лесным бродягой, о которых в последнее время так много шумят. Почему он сделал предложение, по какой причине предложил пройтись лесными тропами — неизвестно. Вопросов здесь задавать не принято. Единственное, о чем узнал Пастушный, — Гурий прежде работал лесорубом, а когда наступили времена пакостные, ушел в «бизнес» — потрошил землю, беспокоил мертвецов и добывал военные трофеи — от оружия до военной геральдики. Работал самостоятельно и в партнерах не нуждался. После объявленной местными органами охоты на копателей стал еще более осторожным, поэтому прозвучавшее предложение действительно выглядело необъяснимым жестом с его стороны.

Отправились утром. Северный край — навсегда останется заповедником, он не позволит вторгнуться на свою территорию: свидетельство тому похороненные и забытые в его лесах люди и техника враждующих сторон, которых одинаково «радушно» встретила северная тайга. Историки и ученые никогда не доберутся до истины и не узнают, кто в действительности похоронил в холодном чреве десятки тысяч солдат. Похоронил лес. Суровый и беспощадный, с ордами мошкары, непроходимыми болотами — он их всех проглотил и… не заметил.

— А ты, стало быть, мертвецами занимаешься, — подал, наконец, голос Гурий, когда солнце заняло верхушку небосвода.

— Пытаюсь, — уклончиво ответил Володя, к тому времени изрядно вымотавшийся и усталый.

— И к чему тебе это надо?

— Кто-то должен.

— Не обязательно, — возразил Гурий. — Вот мне никто не должен, и я — никому. А уж они — тем более. Кто их сюда загнал? Чего тут делить? Что искать? Если только смерть. Вот смерть их и встретила. Подвиг? А кому он нужен — их подвиг?

— Родину защищали.

— Родину, говоришь, а что есть Родина? Родина — мать с отцом, а все остальное обман, лирика, красивые слова.

Гурий сел на пень и сплюнул.

— Долго еще?

Следопыт усмехнулся.

— Уже пришли.

Володя оглянулся — вокруг обычный лес, елки и сосны, встречаются неизвестно как оказавшиеся здесь молодые березки.

— Сразу видно, человек ты городской, иди сюда…

Это был блиндаж, вернее то, что от него осталось — массивный ствол полусгнившего дерева с такими же более мелкого диаметра бревнами, поросшими травой.