Аминта - [15]

Шрифт
Интервал

Я Сильвии возлюбленной моей.
Ей, правда, немила моя любовь,
Но в том, что я люблю ее, виновен
Не я, а красота ее виновна.
Поэтому сказать могу я: все
Что только в состоянии свершить,
Я делаю чтоб угодить ей.

Тирсид.

                                          Так.
А если бы в твоей то было власти,
Любить ее ты перестал бы, чтобы
Ей угодить?

Аминта.

                         Амур не позволяет
О том мне даже и помыслить.

Тирсид.

                                            Значит,
Ее любил бы ты, хотя б и знал,
Что этим оскорбляешь ты ее.

Аминта.

Нет, я б ее не оскорблял, но все ж бы
Любил.

Тирсид.

               Ее любил бы против воли
Ее?

Аминта.

             Вот именно.

Тирсид.

                                Но почему же
Ты против воли Сильвии боишься
То совершить, что ей самой же будет
Потом приятно вспомнить?

Аминта.

                                      Ах, на это
Один Амур сумел бы за меня
Ответить. Я ж пересказать не в силах
Того, что в сердце у меня. Уж слишком.
Хитер ты стал, Тирсид, и оттого,
Что рассуждал ты много о любви.
А у меня что в сердце, то в речах.

Тирсид.

Итак, идти ты не согласен?

Аминта.

                                          Нет,
Идти-то я хочу, но не туда,
Куда ты думаешь.

Тирсид.

                            Куда ж?

Аминта.

                                     В могилу,
Когда ты сделал для меня лишь то,
О чем мне рассказал.

Тирсид.

                             Так пустяком ты
Считаешь это? Или полагаешь,
Что Дафна подала б тебе совет
К источнику придти, когда б не знала
Тех чувств, что в сердце Сильвии? Быть может,
Она о них и знает, но не хочет,
Чтобы другие ведали о том.
Так если ты добиться положил
Согласья Сильвии, ты, значит, ищешь
Того, что ей совсем уж ненавистно.
Но где ж тогда стремление твое
Ей угождать? И если ей приятней,
Чтоб наслажденье получил ты силой,
А не как милость, то тебе ль, безумцу,
Противиться тому?

Аминта.

                           Но кто же мне
Поручится, что таково ее
Желанье?

Тирсид.

                    Неразумный, ищешь ты
Уверенности той, которой дать
Тебе ей не угодно и которой
Ты, значит, и не должен добиваться.
Однако, кто ж поручится тебе,
Что я неправ? А если б был я прав,
Ты разве не пошел бы? Неразлучны
Удача и опасность, но почетней
Погибнуть с мужеством, а не как трус!
Молчишь ты, значит, побежден. Так пусть же
Послужит поражение твое
Причиною победы большей. В путь же!

Аминта.

Нет, подожди.

Тирсид.

                         Чего тут — подожди!
Ведь знаешь сам, что время убегает.

Аминта.

Обдумать нужно: делать ли нам это
И как.

Тирсид.

С тобой в пути мы остальное
Обдумаем: кто много размышляет,
Вовек тот не исполнит ничего.

Хор.

Амур, какая школа,
Какой учитель в силах
Любви, науке трудной, научить —
Чтоб думу изъяснить
Могла душа, на крылах
Твоих взлетев под небеса от дола!
Не ведает Ликей
Той тайны; деве мудрой
Афине доступ к ней
Закрыт, и не властней
В нее и Феб проникнуть, златокудрый.
Как учит Геликон,
Так об Амуре он
И мыслит и вещает:
Немного он речей
Амуру посвящает,
И нет огня ни в голосе, ни в них;
Он до святынь твоих
Свой ум не возвышает.
Кто ж истинный учитель
Любви? Кто выразитель
Любовных дум? — Лишь ты!
Ты дал и тем, кто мыслию просты,
Чудес уразуменье,
Которые в любовных письменах
Ты начертал, в прельстительных очах.
Ты мыслям слуг усердных
Своих даешь порою выраженье
В словах прекрасных, верных;
Иль одаряешь вдруг
Их странным и волшебным красноречьем.
В тот час, как не изречь им
Речь связную, их слов смущенных звук,
Прерывистых, чуть слышных,
Яснее говорит
Речей учено-пышных
О пыле их желанья.
Обычно и молчанье
Моления таит.
Амур, пусть друг Сократова наследья.
Пребудет книгам верен;
Как изучал, намерен
Так изучать и впредь я
Во глубине прекрасных двух очей
Любви науку с прежним суеверьем,
И знаю я, что перьям
Премудрейшим скорей
Изменит рифма, чем моим, безвестной
Рукой водимым по коре древесной.

Интермедий II

Великие любви законы. Связь
Священная, которую людские
Сердца соединяет чистый пыл;
Искусный узел, что не разрешил
Досель никто, и нити дорогие
И крепкие; ярем, что все, склонясь
Под ним в свой час, за нежность восхваляют;
Вы, силою которых управляет
Единый дух телами двух людей,
И, наслаждаясь, смертные желают
Друг друга до своей
Кончины горькой; свет и украшенье
Коротких жизни дней;
Мир, радость, зла высокое забвенье
В вас к Божеству сокрыто приближенье.

АКТ III

Сцена I

(Тирсид, хор)

Тирсид.

О, девушка жестокая! О, трижды
Неблагодарный пол! Зачем, природа,
Запечатлевши нежным благородством
Наружность женщины, в нее ты сердце
Бесчувственно-надменное вложила!
Ах, бедный! Он себя уже, быть может,
Убил! Его разыскивал я долго
Там, где оставил, и окрест, но даже
Следа нигде, не видел. Расспрошу-ка
Тех пастухов я, что сюда идут.
Не видели ль Аминту вы, друзья,
Известий не имеете ль о нем?

Хор.

Мне кажешься взволнованным ты; что же
С тобою приключилось? Отчего,
Скажи нам, пот и бледность на лице
Твоем растерянном?

Тирсид.

                           Боюсь, случилось
Несчастие с Аминтой. Вы его
Не видели?

Хор.

                   Не видели с тех пор,
Как он с тобой ушел. Чего ж, однако,
Ты опасаешься?

Тирсид.

                      Того, что он
Убил себя.

Хор.

                  Убил себя? Но что же
Причиною тому могло бы быть?

Еще от автора Торквато Тассо
Освобожденный Иерусалим

Если бы мне [Роману Дубровкину] предложили кратко определить суть поэмы Торквато Тассо «Освобожденный Иерусалим», я бы ответил одним словом: «конфликт». Конфликт на всех уровнях — военном, идеологическом, нравственном, символическом. Это и столкновение двух миров — христианства и ислама, и борьба цивилизации против варварства, и противопоставление сельской стихии нарождающемуся Городу. На этом возвышенном (вселенском) фоне — множество противоречий не столь масштабных, продиктованных чувствами, свойственными человеческой натуре, — завистью, тщеславием, оскорбленной гордостью, корыстью.


Рекомендуем почитать
Драматург

Пьеса в четырёх сценах .


Миссис Оруэлл

Драма о браке Джорджа Оруэлла с 30-летнему помощницей редактора журнала Соней Браунелл. Лондон, 1949 год. В больнице «Юнивесити колледж» находится Джордж Оруэлл с тяжелой формой туберкулеза…


Голодные

В пьесе «Голодные» Сароян выводит на сцену Писателя, человека, в большой степени осознающего свою миссию на земле, нашедшего, так сказать, лучший вариант приложения душевных усилий. Сароян утверждает, что никто еще не оставил после себя миру ничего лучше хорошей книги, даже если она одна-единственная, а человек прожил много лет. Лучше может быть только любовь. И когда в этой пьесе все герои умирают от голода, а смерть, в образе маленького человека с добрым лицом, разбросав пустые листы ненаписанного романа Писателя, включает музыку и под угасающие огни рампы ложится на пол, пустоту небытия прерывают два голоса — это голоса влюбленных…


Покурить травку

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Поцелуй Иуды

В основу сюжета пьесы легла реальная история, одним из героев которой был известный английский писатель Оскар Уайльд. В 1895 году маркиз Куинсберри узнал о связи своего сына с писателем и оставил последнему записку, в которой говорилось, что тот ведет себя, как содомит. Оскорбленный Уайльд подал на маркиза в суд, но в результате сам был привлечен к ответственности за «совершение непристойных действий в отношении лиц мужского пола». Отсидев два года в тюрьме, писатель покинул пределы Англии, а спустя три года умер на чужбине. «Поцелуй Иуды» — временами пронзительно грустная, временами остроумная постановка, в которой проводятся интересные параллели между описанной выше историей и библейской.


Разговоры с Богом

Есть такие места на земле – камни, деревья, источники, храмы, мечети и синагоги – куда люди всегда приходят и делятся с Богом самым сокровенным. Кто еще, в самом деле, услышит тебя и поймет так, как Он?..Поначалу записывал занятные истории, как стихи – для себя. Пока разглядел в них театр.Наконец, возникли актеры. Родились спектакли. Появились зрители. Круг замкнулся…Четыре монопьесы о Любви.