Агата Кристи: Английская тайна - [199]

В газетах общепринятым стало мнение: Агата — вчерашний день. В 1962 году ее постигло новое бедствие: возобновленная постановка пьесы с сомнительным названием «Десять негритят» с треском провалилась, еще более утвердив представление о ее авторе как символе исчезнувшего века, того самого, который, как хотелось верить современным историкам, был напрочь сметен, когда Джон Профьюмо солгал палате общин,[523] а «Битлз» наградили орденами Британской империи. Как будто все было так просто! Господство Агаты Кристи, возможно, и ослабело в «Друри-Лейн», но, как сказал Эдмунд Корк, не театр составлял основу ее успеха, сколь бы ни способствовал ее продвижению к звездному статусу. Главным были ее книги. Возможно, «Кристи фор Кристмас» покупали отчасти именно потому, что она символизировала исчезнувшую эпоху, но покупали же, и продажи книг Агаты Кристи продолжали мощно расти. В течение 1960-х «королева детектива» неуклонно двигалась к своему новому, еще более высокому, императорскому, так сказать, статусу, и кульминация наступила в 1970-м — в год ее восьмидесятилетия. Начиная с этого момента и впредь ее положение сделалось недосягаемым. Она стала самым продаваемым автором в мире, каковым и остается: ее книги неизменно занимают третье место после Библии и Шекспира.

Тем не менее в 1961 году агентства Хью Мэсси и Харолда Оубера выпустили для внутреннего пользования список ее рукописей, подлежавших уничтожению в связи с истечением срока хранения. «Кривая продолжает расти», — писал Корк о продажах ее книг в 1955 году. Шесть лет спустя казалось, что она достигла своего пика. При этом даже те, кто работал на нее, не могли в полной мере осознать мощь ее феномена. И рукописи ее не обязательно встречались с горячим энтузиазмом и должным уважением теми, кому она помогала неплохо зарабатывать на жизнь; довольно часто эти люди позволяли себе мелочные укусы. Харолд Оубер писал Корку о «Кармане, полном ржи», что использование детского стишка кажется ему искусственным и что «она не совсем честно поступает по отношению к читателю». А вот о романе «Место назначения неизвестно»: «Не думаю, что она согласится изменить конец, так что будем изо всех сил стараться продать его как есть». О «Занавесе» и вовсе грубо: «Мне не нравится эта книга». После смерти Оубера в 1959 году Корк имел дело в его агентстве с Дороти Оулдинг, та писала оживленные письма и делала критические замечания в стилистике мелкой сплетни.[524] «Не знаю, что и сказать об этой книге (это о романе „И, треснув, зеркало звенит“), кроме того, что начиная с момента убийства миссис Бэдкок я читала со страхом: как бы Агата не использовала воздействие краснухи на беременность в качестве главного ключа». «Не передавайте Агате, но это не самая сильная вещь, какую она когда-либо написала. Вы не согласны?» — таково было ее суждение о «Приключении рождественского пудинга», а когда Корк обратился к ней с просьбой попробовать продать журналам необычный рассказ «Кукла модистки», она ответила, что есть один редактор, к которому она может обратиться, но: «Я знаю: если он почувствует, что рассказ не стоит того, чтобы его купить, это разобьет ему сердце, и все же, боюсь, его сердце будет разбито». «Интересно, кто-нибудь, кроме меня, задавался вопросом, откуда мисс Марпл узнала, что Эльвира Блейк была дочерью Бесс Седжвик? — веселилась она, прочтя «Отель „Бертрам“». — Она что, так умна, что вывела это с помощью дедукции, или как?» И гораздо суровее о «Пассажире из Франкфурта»: «Между нами говоря, я была горько разочарована этой книгой. Она представляется мне дурной имитацией шпионского рассказа, притом чертовски слабой…»[525]

Ключевым для Америки был вопрос, подходят ли книги Агаты для рынка периодики. В молодости Агата, быть может, и переписывала бы их, если бы потребовалось, чтобы продать таким изданиям, как «Сатердей ивнинг пост», но в зрелые годы отказывалась это делать. Вот почему Оубер сокрушался из-за романа «Место назначения неизвестно», окончание которого в «Сатердей ивнинг пост» сочли «абсолютно абсурдным», и выражал тревогу по поводу всего сюжета романа «И, треснув, зеркало звенит». Трудно поверить, что американский рынок периодики стал проявлять такую разборчивость в то время, когда Агата пребывала на вершине своей славы и популярности, при том что до войны хватал все, что выходило из-под ее пера. Теперь, похоже, связь была утрачена. В 1968 году редактор «Сатердей ивнинг пост» отверг «Щелкни пальцем только раз», заявив: «Боюсь, это не для нас. Сюжет, безусловно, оригинален, но персонажи такие чертовски дряхлые». И подобного рода прямые отказы не были редкостью. «Гуд хаускипинг» завернул «Занавес»: «Я бы хотел сделать вам отличное щедрое предложение, — писал редактор, — но, боюсь, не могу сделать даже плохонького и разумно адекватного… Должен признать, что вещь показалась мне скучной. Все персонажи такие старые и сливаются для меня в одного полковника Блимпа…»

Новый мир высказывался громко и ясно, однако вопреки самому себе продолжал читать Агату Кристи. В этом свете неудивительно, что Агата восставала против своеволия и небрежности литературных агентов и издателей. Познакомившись с рекламной аннотацией к американскому изданию романа «И, треснув, зеркало звенит», она написала Корку: «Публикуя мои книги вот уже тридцать с лишним лет, мои издатели могли бы научиться правильно писать название деревни мисс Марпл». В новогодний сочельник 1966 года она — так же как впоследствии в 1971-м — разразилась письмом к Розалинде относительно своих пьес. В письме Корку, желая ему счастливого Нового года, она добавила: «…если для кого-то из нас это еще возможно», после чего принялась в отчаянии перечислять нескончаемые жалобы: «Во-первых, я должна иметь более жесткий контроль над идиотскими и крайне раздражающими выходками, которые позволяют себе мои издатели и иже с ними». Особенно вывело ее из себя то, что издательство «Додд Мид», выпустившее сборник ее рассказов под названием «Тринадцать на счастье», рекламировало его как «загадочные истории для юных читателей».