Агата Кристи: Английская тайна - [201]
Чем ближе к восьмидесятилетию подходила Агата, тем больше ухода ей требовалось. Тем не менее книги, написанные ею в 1960-х, многие считают более сильными с творческой точки зрения, чем те, что были созданы в предыдущее десятилетие. Она больше не писала на волшебном автопилоте; теперь она углублялась в новые сферы, исследуя новый мир, с которым, как считалось, шагала не в ногу. Качество этих работ разное: за восхитительно изобретательной «Виллой „Белый конь“» следовал элегический роман «И, треснув, зеркало звенит», исполненный проникновения в суть описываемых явлений и характеров; а за ним — «Часы», необъяснимо плохая книга. «Карибская тайна» — это типичная Кристи, как и — в целом — «Вечеринка в Хэллоуин». Но в «Отеле „Бертрам“», «Третьей девушке», «Ночной тьме» и написанном в 1970 году «Пассажире из Франкфурта» видно, как блестяще сумела Агата уловить суть современности, в незнакомое лицо которой открыто заглянула.
В «Третьей девушке» действие происходит в свингующем Лондоне[530] — городе битников, сексуальной свободы и наркотиков, девушек — «непривлекательных Офелий» и молодых людей — красавцев Ван Дайков. «Редактор поражен тем, как Вам удалось „ухватить“ эти молодежные типажи», — с восхищением сообщал ей Корк в августе 1966-го. Большая часть книги написана от лица Ариадны Оливер, что для «Третьей девушки» оказалось очень удачным приемом. Голос рассказчицы звучит сильно и ясно (к слову сказать, в то время Агата уже пользовалась диктофоном). Миссис Оливер откровенно заинтригована этим новомодным Лондоном, и ее размышления о нем, которые представляют собой упрощенный вариант собственных мыслей Агаты, вдыхают жизнь в описываемую ею среду. Например, она следует за молодым человеком («Павлином», как она его называет) в Челси, в захудалую мастерскую художника. Место действия описано чрезвычайно убедительно, как и три других персонажа, которых миссис Оливер там находит и которые обращаются с ней в типичной юношеской манере, представляющей собой смесь панибратства, непочтительности и легкой угрозы. Миссис Оливер, как и Агата, — трезвенница и отказывается выпить то, что ей предлагают. «Ах, дама не пьет, — ерничает Павлин. — Кто бы мог подумать?»
В «Ночной тьме», пожалуй, самом удивительном из этих произведений, угроза ощущается куда сильнее. В возрасте семидесяти шести лет Агата предприняла неожиданно смелый эксперимент: она написала книгу от лица молодого рабочего Майкла Роджерса, обладающего кучей врожденных достоинств, но являющегося пленником мечтаний, кои он даже не вполне сознает. Он грезит о другой, восхитительной жизни: о доме несказанной красоты и девушке, напоминающей богиню. Чтобы воплотить свои мечты, он совершает убийство, а потом самоубийство становится его мечтой. Душа свою девушку-богиню, он говорит: «Я больше не принадлежал ей. Я был собой. Я переходил в иное царство, такое, о каком мечтал».
Агата говорила об этой книге так, будто она не слишком отличалась от всего остального, что она написала: «Люди качали головами [когда она рассказывала о том, что она сейчас пишет], словно хотели сказать: „И что может такая мелкопоместная дама, как она, сделать с подобным персонажем? Она же черт-те что напорет!“ Думаю, я ничего не напорола, и это даже было не особенно трудно. Я слушала, как моя уборщица разговаривает со своими родственниками. И я всегда обожала прислушиваться к разговорам в магазинах, автобусах и кафе. Просто держала ушки на макушке. В этом весь секрет».[531]
У нее было врожденное чутье к языку; еще в юности, уловив нюансы и ритмы речи, которую слышала в Египте, она умело использовала их в своем подростковом романе «Снег над пустыней». Но что впечатляет больше всего в «Ночной тьме», так это не точность манеры речи Майкла, а проникновение в образ его мыслей. Агата интуитивно поняла мощное веяние конца двадцатого века, столь чуждое ей самой: убежденность людей в своем праве, заставлявшую их верить, что все, чего они хотят, им подвластно. Майкл Роджерс не просто психопат, он создание своей нравственно обедненной эпохи, но Агата, воспитанная в совершенно других понятиях — понятиях долга и бескорыстия, сумела осмыслить и воплотить его характер с удивительной точностью. Ей были внятны его обаяние, его побуждения, его неукорененность в жизни, его эгоизм, его вера в то, что он может сам построить свою судьбу и что удовлетворение собственных желаний и есть самоутверждение. Пространство, где должна была бы обитать его душа, — смысловой центр книги; ее доминанта — взрывная смесь желаний и душевной опустошенности.
С возрастом Агата все меньше доверяла молодым людям. Это было вовсе не побочным эффектом старости — что бы ни думали о ней в американских журналах, — а трезвой оценкой того, что она видела вокруг. Она знала, что культ молодости таит в себе опасность, поскольку по определению отрицает мудрость и опыт: именно это сделало Майкла Роджерса тем, чем он стал, — он уверовал, что сила и мужественность добудут ему то, чего он хочет, гораздо быстрее, нежели здравый смысл и добродетель. Поздние романы Агаты изобилуют предостережениями против безудержного восхищения молодежью, ибо та легкомысленна, эгоистична и не обременена совестью. Эльвира Блейк из «Отеля „Бертрам“» — «одна из детей Люцифера»; равнодушные красивые существа из «Третьей девушки» совершают убийство, вооруженное нападение и подлог; принадлежащий к привилегированному обществу Майкл Рафиэл из «Немезиды» обвиняется в нападении и, возможно, изнасиловании (хотя «следует помнить, что сегодня девушки куда больше готовы подвергнуться насилию, чем в былые времена»).
