Адмирал Вселенной - [31]

Впрочем, сам-то он к себе относился в этот момент юмористически: так же бывало и в гидроотряде: двое надрываются, навешивают мотор, а третий с умным видом крутит гайки, доступ к которым свободный, «работает», но к нему уже нет претензий.

— Вырежи по контуру, — сказал Яковчук и подал Сергею лист авиационной фанеры с вычерченным полушпангоутом.

«Вот теперь я занят делом, — подумал он и завернул рукава рубашки по локоть. — Поздновато я сюда явился. Но что я мог поделать? Слишком уж сильна группа Яковчука, они и поедут».

Ночевал он на стружках, в ящике.

Как-то вырвался к Савчуку и Павлову.

— Ты слышал о Германии? — спросил его Пазлов.

— Да, слышал, там живут германцы, — сказал Сергей.

— Я о планерных состязаниях в Германии, — небрежно кинул Павлов, и Сергею сделалось не до шуток. Он заерзал на ступе.

— Ничего не слышал.

— После Версальского мира Германии запрещено развивать собственную авиацию, и они все силы бродили на планеры, чтобы подготовить себе авиационные кадры.

— Знаю. Ну и что?

— Ну так и вот, — продолжал Павлов тянуть. — У них лучшие в мире планеристы: Мартинс, Папенмайор, Шульц…

— Знаю, ну и что?

— Общество Рен-Розиттен пригласило наших планеристов, дабы утереть нам нос.

— Кто едет?

— Арцеулов, Зернов, Кудрин, Сергеев, Яковчук.

— И Яковчук?

— Да. А из Германии прямо в Коктебель. Ничего, Серега, не грусти. Когда-нибудь и ты прорвешься.

— Я не уверен, что германцы так уж легко утрут нос русским, — сказал Сергей.

— Но у них планеризм живет уже не один десяток лет, а у нас он в зародыше.

Настал долгожданный день. Планеры вынесли перед главным корпусом, было нечто похожее на парад. Явились преподаватели и ректор Бобров. Бегал парень с «Кодаком», фотографировал планеристов. А на другой день рекордные КПИР-4 и КПИР-1БИС разобрали, сложили в ящики и надписали «Планеры».

Сергей грустил. Надежд у него не было почти никаких.

На железнодорожной станции кладовщик, принимавший груз, спросил:

— Шо це такэ «планер»?

— Самолет без мотора, — сказал Яковчук. — Только поскорее, пожалуйста.

Но добродушный кладовщик заартачился.

— Самолеты без моторов не бувають. Ты нэ дури мэнэ.

— Бывают, бывают. Потом поговорим. Завтра.

— Не, почему ж завтра? Ты давай сейчас.

— Черт! — выругался Яковчук, зачеркнул слово «Планер» и написал «Запчасти». — Теперь доволен?

— О, то другэ дило. Так и запышемо: «Запчасти».

Учебный КПИР-3 отправлять в Коктебель было рано. И его решили облетать здесь, в Киеве. Отыскали пустырь.

Это были не полеты, а скорее «подлеты»: планер выстреливали резиновым амортизатором как из рогатки. Управлять таким аппаратом было так же трудно, как и бумажным голубем. Да и пока вспомнишь о ручке управления, земля — вот она.

Сергей подошел к Яковчуку.

— Геноссе Яковчук, — сказал он, — кто поедет в Феодосию?

— Не все.

— Как вы смотрите на мои шансы?

— Никак. Ваша очередь, геноссе Королев. Поехали.

Сергей забрался в кабину планера, поставил ноги на педали.

— Рулями не шуруй, — сказал Яковчук, — никакой художественной самодеятельности.

Желающих тянуть резину было больше чем достаточно, и поэтому с каждого конца амортизатора стоило человек по десять, одиннадцатый держал хвостовой трос, намотанный на кол.

Начали считать шаги, чтоб натяжение было равномерным, вот уже стартовая команда топчется на месте.

— Бегом!

И в этот момент отпустили хвостовой трос, и Сергей ударился затылком о спинку сиденья, и это было бы, пожалуй, самым сильным его впечатлением о полете, если бы земля не приблизилась и не раздался сухой треск раскалываемой лучины. Но это была не лучина — это был фюзеляж. Королев скривился, как от боли, и почувствовал, что продолжает полет, только уже без планера. Землю он встретил полусогнутыми напряженными руками, тут же перекувырнулся и покатился как мячик.

К нему неслись со всех сторон планеристы. Сергей с трудом поднялся и пошел, хромая, к планеру.

— Поздравляю с первым полетом, — сказал Яковчук.

— Благодарю, — проворчал Королев.

— Здесь какая-то труба торчит из земли. Никто не подумал, что можно сюда долететь, и ее не выкопали, — сказал кто-то.

— Ты что, не пристегнулся?

— Пряжка плохая.

— Ты не ранен?

— Я не ранен, я только убит. Морально.

— Что с тобой?

— На душе противно.

Он повернулся и пошел прочь.

— Пойду умоюсь, — сказал он, но умываться не стал. Кое-как добрался до Богоутовской, свалился на койку и скривился от боли и разочарования.

«А не самообман ли планеры и небесная лазурь?» — подумал он.

Глянул на часы — подарок Баланина. Оказалось, что они разлетелись вдребезги.

Все было прекрасно. В Германии русские планеристы оказались впереди Мартинса, Неринга, Папенмайера и Шульца, цвета немецких планеристов, а ведь они были лучшими в мире. Франкфуртская газета писала: «Только русские планеристы внесли в этом году лихость в состязания».

Призы, подарки, газеты, фотографии, ну и так далее. Королев радовался успехам наших планеристов.

А потом состязания в Коктебеле — и новые успехи.

Сергей с нетерпением ждал возвращения участников, чтобы услышать о том, что не сказано в газетах.

В Киев вернулись загорелые, овеянные нездешними ветрами победители.

— Ну как? — спросил Королев у Грацианского. — Расскажи.