8848 - [83]

Савелию стало чуточку себя жаль (хотя он этого и не любил), вдруг померещилось, что, окажись он и впрямь в таком идеальном обществе, он, может, и вовсе б не пил.

«Да случись жить в курятнике, петухом бы был! Не иначе!» — воспрял духом Савелий, плечи его несколько расправились.

Движение это не осталось незамеченным, сидящий рядом петух, будто почувствовав соперника, грозно на него зыркнул, быстро соображающему Савелию ничего не осталось, как отказаться от имперских амбиций и вести себя потише. — Да и черт с тобой, — покосившись на петуха, пробормотал он.

Отодвигаясь по жердочке от хозяина, Савелий чуть было не спугнул молодок, еще не имеющих опыта общения с нетрезвыми мужчинами, дыхнул, три девицы демонстративно от него отвернулись.

— Ишь ты… — махнул на них рукой Савелий.

Ни с того ни с сего проклюнулась догадка о том, что и в этом кудахчущем царстве не все так гладко: чтоб не клевали — нужно показать себя молодцом, а если хвост не пучком, значит, надо браться за дело… все равно что наседка… или… в суп…

Обдумывая три перспективы, Савелий усмехнулся, помрачнел и снова полез под пышную юбку буфетчицы:

— Всё равно все в суп…

Костюмчик в тонкую полоску

Николай Иванович был разве что не напомажен. На нем был приличный костюм, белая, не новая, но все еще не потерявшая белизну рубаха, приятного крэ-эмового цвета галстук — мужчина подмигнул своему отражению в зеркале, он-то думал, его в этом самом костюмчике в известном направлении упакуют, а тут вон как вышло — жених!

С Анной Тимофеевной их познакомили. Не думал, не гадал, не успела сестра вывезти последние вещи покойницы Марьи, а тут нарисовалась новая пассия, да какая женщина! Локоток с ямочкой, не идет, а плывет, присядет на тыкву, ручками всплеснет, всё в ней ходуном так и ходит, так и волнуется!

Мужчина перекинул длинную прядь слева направо и аккуратно распределил по всей сияющей ровным блеском поверхности, свет над головой несколько рассеялся. Пустяки его не волновали, лысина сейчас сплошь и рядом, никого ею не удивишь, он же для своих семидесяти выглядел еще каким молодцом. Подкорректировав прическу, мужчина въедливо оглядел костюм, кого-то он себе напоминал, но вот кого? Убей, не помнил.

Голова слегка дернулась, складка легла на чело, но Николай Иванович тут же себя успокоил. Подергивание головы — дефект скорее эстетический, недавно его всего просвечивали, серьезных неполадок не обнаружили, все органы функционируют, как часы, сосуды в норме, да и ему ли на скворечник жаловаться? Кроссворды досе без всяких справочников разгадывает, судоку как орешки щелкает. Что же касается болячек, так по мелочи сейчас у кого хочешь букет наберется, среди молодых и то здоровых нет!

Повернувшись боком, мужчина подобрал живот, какое бы позитивное впечатление ни произвел костюм, в глубине души Николай Иванович понимал, что уже не тот… однако так же хорошо он понимал, что женщина рядом с ним должна быть соответствующая.

Долгие годы идеалом для него была Валентина Толкунова. Русская красавица. А как пела… А какая коса… Второй такой, конечно, не сыскать… Мужчина отдавал себе в этом отчет и даже готов был пойти на некоторые уступки. Роскошной толкуновской косы у его новой знакомой не было, на голове Анна Тимофеевна таскала такого же барана, как и его покойница Марья, но зато какая грация, какие манеры…

Но, что бы там ни говорили, одних внешних данных для совместного проживания недостаточно, тут нужно что-то большее… Николай Иванович всегда уважал немцев, сумевших дать краткое и тем не менее ёмкое определение достоинств женщины.

Киндер. Китчен. Кирхен.

Женщина должна быть матерью. Хозяйкой. И не какой-нибудь там шалопутной.

Из трех составляющих Николай Иванович придавал, пожалуй, особое значение кухне. Снегурочку в его возрасте уже не сострогать, а вот хозяйка в дом нужна до зарезу. Половник без всякого уведомления выпал из рук покойницы Марьи, минувшим летом на даче делов наделала смородина, да и сам он вот уже полгода как был без надзору, жил хуже собаки, да что там говорить, опустился до того, что за счастье считал бульон из пахучих кубиков.

В свою очередь и ему было что предложить новой хозяйке. Квартира в тихом районе, ни одной трубы из окна не видать. Летом можно прокатиться на дачу. Сто пятьдесят км от города, воздух, как хрусталь, машина на ходу, чуть что — ТР-ТР-ТР — и Анна Тимофеевна едет на дачу, подышала воздухом и — ТР-ТР-ТР — возвращаются обратно. Имущество, может, и не бог весть какое, но, опять же, абы кому вручать его не хотелось бы.

Не успели их познакомить, Анна Тимофеевна уже три раза позвонила. Вот и сегодня — дзынь-дзынь-дзынь — набрала ему с самого ранья, эдакая курочка, бурю какую-то выдумала, дескать, как ваше самочувствие? Вискѝ не сжимает ли обручем?

Выгнув грудь колесом и шаркая тапками, мужчина прошелся по комнате:

— Нет сегодня никаких бурь! Дважды все газеты просмотрел! Еще б солнечное затмение приплела, — хихикнул Николай Иванович. — И надо ж какая цыпочка! Сама себя везет к нему давление мерить. Вот тебе и разница в двадцать лет!

Из глаза неожиданно потекла слеза, проморгавшись, Николай Иванович глянул на только что выдранный из носа волос и поспешил в ванную прореживать бурьян. К приходу гостьи все должно быть безупречно. Почикав волосы, Николай Иванович задумался о том, в чем ему лучше встречать гостью. В домашнем — вроде как неприлично, хотя и вполне естественно, он же больной, в костюме — не к месту, хотя и очень импозантно.