8848 - [82]

Сапожок поскреб солому: «Было б из-за кого мараться…»

Петухи — своего рода куриная каста, высших, если не сказать — неприкасаемых. Простому смертному попасть в этот круг вряд ли возможно, только родиться петухом мало, надо обладать характером, харизмой…

— Черт его знает, как это у них выходит… — пожал плечами Савелий.

Петух никак не отреагировал на этот жест, не до того ему было, чтобы слушать чьи-то излияния. Петя снова, как ошпаренный, кинулся из курятника… Несмотря на принадлежность к высшей касте, на днях у него появились веские основания опасаться Савелия и установленной неподалеку гильотины: ни с того ни сего Петя стал припадать на одну ногу: за курицей теперь ни угнаться, на заборе на одних опахалах не удержаться, по двору фараоном не пройтись — это только у людей кого хочешь в цари рядят, и хромых, и кривых, и убогих, а у них с такими дефектами на троне не удержаться… Пока гребешок торчком — все трепещут, но стоит правящему монарху оступиться, ни одна тля не пройдет мимо, не тюкнув несчастного по темечку. Желающих на вакантное местечко предостаточно. Победителю — все куриное царство. Горе побежденному. И не от тебя зависит, будет ли поднят большой палец вверх и будешь ли ты и дальше ходить по двору павлином… или голова с плеч и канешь в супе…

Савелий подобрал с земли камешек и бросил его вглубь сарая, через распахнутые двери в темноту ворвались две совсем юные, еще не знающие жизни курочки. Молодость! Молодость на то и дается, чтобы, едва только заслышав ласкающий звук сыплющейся наземь пшеницы или мягкое приземление упавшей с ветки раззявы-гусеницы, нестись, как ошалелый, бог весть куда… Савелий не без зависти посмотрел на этот задор, на этот бьющий фонтан, он пока еще скрипел, но вот так, через край, энергия давно не била, да и в жизни он уже кое-что понимал… хотя бы то, что нет в ней ничего такого, из-за чего бы стоило вот так, сломя шею, нестись невесть куда…

Молодость, не найдя ни зернышка, так же быстро выскочила из сарая на двор и застыла столбом, облитым теплыми лучами солнца.

Чуть поодаль, в теньке, топтались несколько старших жен. Этих было большинство, держались кумушки гуртом, были первыми охотницами до зрелищ (недели не проходило, чтоб кого-нибудь не провожали на лобное место), все, как одна, были мастерицами выхватить из-под чужого клюва зернышко. Савелий кинул в раззявленную дверь еще один камешек. Пара куриц, отделившись от толпы, добежала вразвалочку до мнимого зернышка, остальные так и остались стоять на месте и колотить клювом пыль… В этих уже чувствовалась зрелость… Догадавшись, что их обманули, наседки не взбеленился, не распушили крылья, а продолжили долбить себе землю — дело привычное.

Мимо, никак не прореагировав на камешек, прошла несушка с пятью цыплятами, всем своим видом показывая, что выполняет самую важную на земле миссию, всё остальное — суета сует. Савелий только и успел подобрать под себя ноги, машинально пересчитав выводок, кроме постоянных обитателей, никого видно не было. Тихонько прикрыв дверь, Савелий подошел к гнездовью кур, нырнул под ту же самую курицу, буфетчицей рассевшуюся в гнезде.

— Тш-ш, — зашипел Савелий на шелохнувшуюся было барыню, по лицу пробежало что-то похожее на проблеск, из-под юбки вынырнул пузырь с мутноватой жидкостью.

Савелий аж заискрился, рукавом смахнул с запотевшего стекла прилипшее, напиток был теплый, но Савелию было не до выпендрежа, куда ни глянь, кругом враги и лазутчики, приложился к пузырю, живительная влага заплясала и забулькала, потекла по луженому горлу, по телу разлилась нега… Вернув бутыль на место, Савелий осел на бревнышко. Шевелиться не хотелось, еще бы чуток — и наступило бы вечное блаженство. Из угла сарая послышался шорох.

— Хлаша? Ты? — тут же долетело со двора.

Савелий, услышав имя жены, едва не припал к земле. Лишь спустя мгновение осторожно прильнул к щёлке.

По ту сторону стены сарая что-то шаркало, ёрзало, по цветочкам Савелий признал тещину старушечью юбку. Тёща больше никого не звала, видно, догадалась, что дочери поблизости нет.

— Чер… тя… принес, — проговорил одними губами Савелий.

Старуха, подобрав край юбки, сковырнула с земли подсохший помет, погнутой ложкой затолкала в ржавую консервную банку. Савелий осклабился — все дела чертовки ему были давно известны, ведьма никак опять собралась варить колдовское зелье… Не отрываясь от щелки, Савелий следил за консервной банкой, ему вдруг стало обидно… Будто и не хозяин он в собственном доме! Будто и посуды получше для него не нашлось!

Набрав полную ёмкость, старуха помелась к дому, Савелий, оставив пункт наблюдения, почувствовал горечь, по привычке уставился в одну точку… Он и не заметил, как кто-то приоткрыл дверь сарая, наметилось оживление, народ возвращался в курятник и, не обращая на него внимания, рассаживался по местам. На жёрдочку рядом уселись две курочки, нахохлились, Савелий, чему-то удивившись, оглядел их осоловелым взглядом, в голову ему пришла мысль, что среди кур нет горемычных пьяниц, все приличные граждане. Савелий будто впал в ступор, мысли, как заколдованные, крутились вокруг одно и того же: «И живут ведь, как люди… и ведь ни одна ведьма не… — Савелию стало еще горше. — И ведь делают всё исподтишка, курвы проклятые… Ни уважения те… ни почета… никакой и-и-иерархии…»