Виктор Никитин
Волосы
Вот об этом стоило с ней поговорить - об обещаниях. Ведь ничего не было такого, что не отвечало бы естественному развитию их отношений. Так считал он. Она считала иначе. Вернее, они думали об одном и том же, но высказывались по-разному. Два года - достаточный срок для приведения совместной жизни в порядок. Но как раз этой узаконенной жизни он боялся, догадываясь уже и даже точно наперед понимая, что его относительная свобода сразу же превратится во вполне определенную вещь - со своими размерами, правилами пользования и назначением. "Я ничего тебе не обещал", - хотел он сказать как можно тверже в ответ на все прозвучавшие обвинения, но промолчал в итоге. Это было бы уже слишком даже для какой-нибудь выдуманной, неоправданной ситуации.
Олег Ланин не верил настоящему времени, все в нем ему казалось неверным, сродни обману; оценке подлежало только прошедшее. Так он узнал, чего ему не хватает, - ее. Это чувство пришло спустя неделю на кухне: он мыл кружку после чайного пакетика и вдруг услышал, как громко хлопнула дверь у соседей; сразу же вспомнил, как хлопнула дверь его квартиры; и тогда, и теперь он вздрогнул: это осень виновата - погода, всплеск эмоций, странное и болезненное ощущение, что уходит что-то, безвозвратно меняется. Потому на нее и нашло, решил он. Потом, в комнате, когда уселся в кресло и включил телевизор, нашел, как согласиться с собой: да, обещание - это приговор.
Скучно стало через пять минут - на экране с безумным визгом радовались какому-то фантастическому выигрышу: то ли миллиону непонятных, стремительных денег, то ли самой рядовой кофеварке от спонсора, - и он выключил телевизор. Вернулся на кухню, набрал воды в чайник, поставил его на плиту, чиркнул спичкой, зажег огонь, достал банку растворимого кофе - и вдруг поймал себя на том, что уже пил чай, и более того: проделал все это только для того, чтобы что-то делать, повторял все ее знакомые движения, когда он сидел за столом, а она открывала дверцы шкафа, доставала чашки, ложки и рассказывала, рассказывала...
Вода из крана капала с отмеренной неотвратимостью - скучная мелодия в такт одиночеству и пустыне. Не хватало многого, самого главного - тепла. Он вдруг ощутил, чего у него не стало - телесного контакта. Нельзя было протянуть руку и обнять ее. Прикоснуться губами к ее шее, вдохнуть аромат ее волос. Была у него возможность стать лучше, выше во всех отношениях - и вот ее не стало. Ира ушла. Дверь. Лицо. Открывается. Слова. Молчание. Захлопывается. Нет, правильно все равно не расставить. Не в словах было дело, видно, назрела такая минута, когда надо было не мешать себе же, соглашаться для себя же. Слова были лишними, они препятствовали их сущностям, уводили от главного, и если бы они еще раньше поменьше говорили и больше бы молчали, все разрешилось бы самым естественным образом. Он же зачем-то думал о роли, которую он играет, и даже о принуждении. Дверь. Лицо. Плащ. Надевать. Дождь. Не спешить. Ему хотелось правильно расставить слова, чтобы понять, где он находится.
Теперь она у себя, на левом берегу, он - на правом, стоит у окна, смотрит в окно. Левый берег для него как другой город - далекий, незнакомый. Улица Остужева. Если честно, ему не нравился ее район, и дорога к ней через Северный мост - тоже. Это было два года назад и еще раньше, когда они познакомились на вечеринке, - общие друзья пригласили, состоявшаяся, уверенная пара - пара без вопросов, которой, кажется, все ясно в этой жизни, во всяком случае, они знали, к чему стремиться и чего не надо делать.
Он вспомнил о них и решил позвонить. Незамедлительно последовало приглашение - как-никак не виделись больше месяца: они уезжали на отдых в Турцию, было что рассказать, чем поделиться.
До улицы Депутатской, где они жили, ему добираться минут двадцать. Он ехал в старом шведском автобусе и неожиданно находил другое объяснение ее поведения - возраст. Им обоим недалеко до тридцати: для женщины уже не граница, а предел; для мужчины - даже не время для размышлений. Аромат ее волос. Как его вспомнить? К кому прижаться? Он шумно потянул воздух. Теперь даже и прошлое оказалось под сомнением, настоящее отсутствовало вовсе. Он растерялся. Как же так? Всего лишь неделя прошла - и он уже ничего не мог вспомнить. Так ни за что и не зацепился до самой остановки.
А как вышел и попал в лужу, ухватился за то, что промелькнуло, - осень. Да, ее волосы пахли осенью: ненасытным дождем, опавшими листьями... Он миновал уличную торговлю, пересек недавно построенный сквер и уже после павильона "чистой воды" понял, чего нет в его воссоздаваемой коллекции образов, - тополей. Прежде их было гораздо больше. После вырубки на их месте разбили сквер, оставшиеся деревья обкорнали. На самом деле в запахе ее волос были собраны все времена года. Лето он помнил лучше всего. То время, когда летел пух. В этом районе он выпадал чересчур обильно. Старые, огромные тополя были увешаны мохнатыми шапками пуха. Он забивал глаза, нос, рот, уши. У нее аллергия на эти летние снежинки. Летом они часто ходили к своим друзьям.
