Белой июньской ночью 1942 года конвоец Вася Цветков дремал на вышке отдалённого вологодского лагпункта, который местные называли Мшавой. Гремели птицы, качались лютики, болотница с голой грудью шлёпала гусиными лапами вдоль забора, обтянутого колючей проволокой.
Васе снился дедушка Гермоген Иванович. Вот он в майке и кальсонах, стройный, седой, мускулистый, открывает окно, залезает на подоконник и прыгает вниз. Это не страшно — дедушка выпрыгивает из окна каждое утро: к дому примыкает каретник, на его крыше у дедушки устроена голубятня.
Дедушка поёт бодрую песню, шумит ногами по железу. Раздаётся пронзительный свист. Размахивая шестом, Гермоген Иванович поднимает на крыло своих почтарей, царьков и англичан, николаевских, камышинских и астраханских. Стая кружит над каретным двором, взлетает над параллелями и перпендикулярами, становится чёрными точками и исчезает в василеостровском небе.
Цветкову спать никак нельзя. Начальник лагпункта капитан Калибанов лично водил охранников на лесное кладбище, показывал свежевырытые ямы: «Будет побег — тут окажесся». Васе было обидно — он хотел на фронт и докладывал об этом в устной и письменной форме. Калибанов кричал, что фронт и главный враг — здесь, на болоте, и приказывал «молцать»[1].
— Молцать!
Вася не знал, что там с дедушкой, мамой и младшей сестрой Марусей. В прошлом году после экзаменов он поехал в деревню. Со ржавым замком справился, траву скосил, трещины в печке замазал, ловил подъязков и ждал своих.
Прибежал сосед Зубакин, закричал, что началась война. У него были скрючены пальцы из-за перерезанного в драке сухожилия, три перста подняты, два прижаты в полной готовности к крестному знамению. Зубакин был убеждённым атеистом, в юности все дыры в хлеву забил домашними иконами. 22 июня он бежал по пыльной улице, взмахивая рукой, всех благословляя. Ветер гнал волну по пшеничному морю.
Свои из Ленинграда не выбрались.
С мужиками на подводах Вася приехал в Тарногу. Защитников Отечества научили падать на землю, ползать и метать гранаты. На площади перед школой им сыграли музыку и увели сражаться с фашизмом, а Васю отправили на чищь и мшаву охранять врагов народа. Васе было обидно.
— Молцать!
Бежать из лагеря в то время никто не собирался, попыток не было. Только рехнувшаяся Ф-149 топала в лес, сшибая рюхи, — так Калибанов называл столбики для разметки территории, за которые нельзя было заходить. Калибанов сам бегал за «Фэ», бил её, возвращал. Конвойцев не хватало: в начале войны большая часть охраны ушла на фронт. Взамен Калибанову прислали нескольких женщин, инвалидов и юного Васю Цветкова.
Начальник получал с большой земли тайные вести, правительственные сообщения: на болото гнали пять тысяч голов врага, надо было строить жильё, искать продовольствие. Мшава разрасталась. Заключённые (из пятисот — двести работоспособных) ставили бараки на пнях спиленных деревьев — их корни, глубоко пролезшие в зыбкую почву, были надёжным фундаментом.
Калибанов ездил по деревням, собирал продукты. Его все боялись: высокий, сутулый, худой, в плащ-палатке, не терпел возражений, смотрел голубыми прозрачными глазами. Гнедой Мираж мягко ступал копытами по разнообразию вологодской бриофлоры, Калибанов, бросив поводья, оглядывал свои владения. Сзади трюхал в телеге, везомой хилым Сивкой, Вася Цветков.
Деревенские люди сдавали морковь и картофель, больше у них ничего не было. Дети ходили кормиться в чищь — вешали петлю на рябчика, жевали побеги рогоза, пекли на углях его розовые корни. Завидев всадника, дети свистели и прятались, хотя ему дела до них не было. Он медленно поворачивал скуластое лицо с большим рыхлым носом. «Мошельники, мошельники», — шипел Калибанов, Мираж фыркал и шевелил ушами.
Над пустошью стоял запах печёного рогоза. Голодному Васе хотелось пойти к детям, чтобы они угостили его своей болотной едой и поделились секретами дикарской кухни. Васю интересовали вопросы выживания. Дома, в квартире под крышей, где на дровяной плите вечно варился мамин бульон, была отличная библиотека — дедушка собирал книги про приключения в джунглях и на необитаемых островах. Всей семьёй играли в выживателей: мать была потерпевшим кораблекрушение моряком и специально для роли завела себе трубку, Маруся — ловкой обезьяной на службе человека, Вася вставлял образ Миклухо-Маклая в любую сюжетную конструкцию. Дедушка был капитаном Немо, бунделкхандским принцем, первым человеком, шагнувшим в глубины океана. Гермоген Иванович читал в университете курс орнитологии, больше всего на свете он любил крепкий чай, пшённую кашу и жизнь в условиях дикой природы.
Стрелок мечтал поесть картошки, потому что от конвойской фасолевой тюри было одно расстройство. Вася вспоминал, как ездили в девятом классе на картошку в Кузьмолово — помогать колхозу. Синие ночи взвивались кострами, вожатый научил класть в картофелины кусочки сала — так вкуснее запекать в углях. На картошку Вася взял с собой двух почтарей. Из «Кузмолово» (так местные говорили) отправил дедушке подробный отчет о результатах картофельного соревнования. Белые почтари с кармашками на спинках взлетели над квадратами и прямоугольниками полей и взяли курс на Васильевский остров.
