Я не ожидала увидеть этим летом Крым... Мне никогда не снились жаркие страны. Не чудился прибой из раковины рапана в серванте. Не было видений смуглолицых туземцев, белоснежных официантов и романтических объятий с небритым мачо на фоне тростниковых хижин и полированного «бентли». И не потому, что я лишена фантазии. А потому, что пережила. Кончилось. Вместе с юностью и обидой неразделенной любви. Сами попробуйте родить дочь, расстаться с мужем да вдобавок обзавестись кабальными договорами с двумя издательствами, которые почему-то считают вас не человеком, а машиной по производству печатно-выгодной продукции.
А машинкой по пересчитыванию денег меня никто считать не хочет.
В связи с последним я и подняла восстание, закончившееся величайшей депрессией. Правда, она носила весьма странный характер — я самозабвенно носилась по загородным трассам на недавно купленном «опель-кадете» и активно себя жалела. Ей-богу, лучше бы я жалела себя на диване, слушая наставления мамы, как нужно зарабатывать деньги. Куда привычнее. Этот зрелый «юнкер», ровесник перестройки, обошелся мне в семьдесят процентов последнего гонорара. Но и после этого продолжал доить, как искушенный альфонс. Я пережила, что под комбинацией букв «у. е.», сопровождающей цифры на ценнике, подразумевались не привычные американские доллары, а до неприличия взлетевшие евро. Из Европы гнали, объяснили мне, у них — не доллары. Ладно, согласилась я, Старый Свет нам милее. Я пережила, что машина отчаянно разболтана, что на ней повсюду пятна ржавчины (куда смотрели мои глаза?). Я пережила предложение мамы: «Дочь, давай продадим ее на запчасти дяде Вите из автомастерской за углом? Хоть полсуммы вернем...» Даже сарказм симпатичного паренька из ПТО: «Вы напрасно, мадам, приобрели это железо; мы можем, конечно, подтянуть ходовую, но за тормоза ручайтесь сами. Или меняйте всю систему. А где вы, собственно, это купили? Ах на Литейщиков... Уболтали, говорите?.. Ну-ну, мадам, от всей души вам сочувствую». Даже этот плевок я пережила, хотя именно после этого произошел сброс пара.
Что за ярость на меня нашла? Я носилась по Академовской трассе, словно по игрушечному спидвею, нарочно привлекая внимание к своей никчемной персоне! Пелена обиды застила мне глаза. Обиды за финансовые дыры, за собственную глупость, за пролетающую мимо носа жизнь! Могла бы и не заметить мирно спящий у обочины асфальтоукладчик. Но заметила — в последний момент. Машина пошла юзом, не слушаясь руля, — столкновение неизбежно! Последний вздох... Я сделала «полный влево», зажмурила глаза, готовясь принять удар судьбы пусть не с достоинством, но без визга... И проехала, наверное, в миллиметре от гигантского стального катка! Приоткрыв один глаз, обнаружила, что стою на обочине. Сзади — каток, мимо тащится сирый отечественный гроб с восхищенным водилой, а прямо у капота — штанга рекламного плаката: «Ждите пивного переворота!» Во как зловеще. И все. (Ей-богу, для человека, знакомого с понятием «мюнхенский пивной путч», — вполне ностальгическая фраза.)
Унять безумную дрожь я даже не пыталась. Тряслась как лист. Пялилась на этот дурацкий плакат и ощущала, что схожу с ума. Вероятно, в этот момент и возникла из пучин подсознания мысль, что недурно бы в жизни поменять... хоть что-то. Пусть временно...
— Поменяешь тут... — прошептала я и завела заглохший двигатель. Поменять на данный момент я могла только восприятие реальности. Влекомая этим неясным намерением, я отъехала от щита, сдала влево и потащилась, постреливая мотором, по обочине. Съехала у развлекательного комплекса «Тихие зори». Здесь имелась платная автостоянка, лазерная дискотека, казино и другие веселые предприятия по отъему денег. В одном из них я и присела, совершенно не помня ряда моментов: почему? зачем? загнала ли машину на стоянку?..
— Вы какое вино предпочитаете в это время дня? — осведомился молодой, но фасонистый официант.
— Чего? — буркнула я.
— Есть херес де ля Фронтера, есть «Алеатико», есть «Ламбруско» — прямо для вас из Италии...
— Вы что, издеваетесь?
— Понял, сообразим, — не растерялся юноша и тихо растворился.
Закусывать бесцветный «недоконьяк» пришлось лепешками жареного сыра, по замыслу не отклеивающимися от тарелки. Со стороны я представляла, должно быть, уморительное зрелище: жалкая разведенка с похоронным лицом, активно воюющая с собой и накрытым столом...
— Нуты, мать, и надубасилась, — заметила Бронька, возникнув предо мной.
Очевидно, я замерла, не дожевав.
— А сыр во рту держала... — поставила диагноз Бронька, отодвигая от меня графинчик с коньяком. — Челюсть задвинь. Чего ты ее выставила, как полку из шкафа?.. О господи!.. Слушай, перестань на меня пялиться! Да, это я, твой любимый доктор. Ты сама звонила полчаса назад, сказала, что находишься на грани кровопускания и если не наложишь на себя руки, то напьешься. Поздравляю, Лидок, ты напилась...