Коммандер[1] Натаниэль Дринкуотер, с трудом сохраняя равновесие, стоял на корме катера в ожидании начала обстрела. Он захлопнул крышку своих часов в тот момент, когда клубы дыма пышно расцвели над шкафутами бомбардирских судов, стоявших на якорях западнее, и вытащил подзорную трубу Доллонда из кармана мундира. Ему попалась на глаза тонкая линия траектории одной из бомб, и он следил за тем, как она поднималась, достигала своей верхней точки и заканчивала свой полет где-то посреди леса мачт в гавани Булонь. Оранжевые вспышки взрывов и поднимающиеся вслед за этим серые облака дыма указывали на места попадания, и, как надеялся Дринкуотер, настраивая подзорную трубу, служили хоть и слабым, и далеким, но подтверждением успешности стрельбы.
— Будьте любезны скорректировать нашу позицию.
Находившийся рядом с ним гардемарин Джеймс Килхэмптон следил за дрейфом их катера по нескольким выбранным ориентирам на берегу. Старшина шлюпки по имени Хатсэвей приказал морякам налечь на весла, чтобы удержать позицию перед эскадрой вице-адмирала лорда Нельсона, куда их выдвинули для наблюдения за попаданием бомб. Когда громовой гул разрывов бомб десяти- и тринадцатидюймовых мортир доносился через взволнованное море, Дринкуотер чувствовал отчетливый недостаток энтузиазма к выполнению поставленной ему задачи. Гораздо лучшими пунктами наблюдения были бы марсы или топы мачт любого из кораблей лорда Нельсона, включая и его собственный шестнадцатипушечный бриг-шлюп «Вулф», который стоял на якоре мористее бомбардирских судов. Но Дринкуотер, согласно распоряжению его светлости, изложенному в письме за подписью Джона Гора, флаг-капитана Нельсона, сошел в катер, присланный с флагманского корабля, взяв с собой гардемарина Килхэмптона. Именно поэтому он теперь находился на этой выдвинутой позиции вблизи от объекта бомбардировки: громадного скопления плоскодонных лодок, барж, peniches, radeaux[2], корветов, люггеров, канонерок и еще бог знает чего, собранного генералом Бонапартом для вторжения в Англию. После заключения мира с Австрией, война на европейском континенте была выиграна Францией. Великобритания, ставшая единственным препятствием амбициям революционной Франции, оказалась в изоляции.
Стиль записки Гора отражал наспех, с миру по нитке собранное скопище так называемой «противодесантной флотилии». Этим высокопарным именем назвали коллекцию фрегатов, шлюпов, бомбардирских судов, бригов и канонерских лодок, которую Адмиралтейство сумело наскрести из разных мест. Первым лордом Адмиралтейства графом Сент-Винсентом были даны инструкции всячески изматывать неприятеля и задерживать формирование французских сил. Эти приказы предназначались в первую очередь для успокоения общественного мнения, крайне встревоженного после коллапса последнего британского союзника на континенте — Австрии. Сент-Винсент назначил командующим этой флотилии своего любимца — лорда Нельсона, частью для того, чтобы умиротворить своих политических критиков, частью же с целью развеять скандальную известность Нельсона, происходившую от его продолжавшейся аморальной связи с леди Гамильтон. Личная стратегическая оценка ситуации была подытожена Сент-Винсентом в палате лордов, когда старик поднялся и уверил их светлости — он не говорил, что французы не вторгнутся, он только сказал, что они не вторгнутся морем.
Эту остроумную ремарку во многих кругах считали слишком уж изощренным софизмом. Только назначение Нельсона, победоносного героя Нила и Копенгагена, удовлетворило тех, кто считал — все, что может быть сделано, должно быть сделано.
Что касалось коммандера Дринкуотера, то он не был вполне уверен, что назначение Нельсона командующим этим необычным сборищем военных судов было таким уж мудрым решением. Разделяя убеждение Сент-Винсента в том, что попытка французов перебросить через пролив авангард в 40,000 солдат для высадки десанта была более трудным делом, чем представлялось Бонапарту и его штабу, он был озабочен действительными намерениями Нельсона. Хотя и не было ничего плохого в обстреле взрывающимися снарядами переполненной судами якорной стоянки (как средстве помешать каким бы то ни было приготовлениям французов), Дринкуотер, как и большинство офицеров флотилии, предполагал, что это было только прелюдией к тому, что задумал Нельсон. Вся британская флотилия знала адмирала как охотника за славой, зачастую не заботящегося о подчиненных в своем безжалостном стремлении уничтожить врага. Все слышали о гибельной шлюпочной атаке Тенерифе одной темной и бурной ночью четырьмя годами ранее. Нельсон сам потерял руку в этой драке, и это серьезное ранение каким-то образом привлекло симпатию публики, затушевывая серьезные потери личного состава и весьма кстати хороня обвинения в безрассудном риске и даже непрофессионализме, о чем шептались в определенных еретических кругах.
Дринкуотер не был трусом, но его беспокоило нынешнее предприятие против французского флота вторжения. По сравнению с внимательными, тщательно разработанными приготовлениями и старательным выполнением атаки на Копенгаген ранее в текущем году, эта новая операция носила все признаки вынужденной спешки. Разве не было других флаг-офицеров, на которых была возложена задача обороны побережья Кента, Сассекса и эстуария Темзы? Были — Грэем командовал в Норе, а Латвидж в Даунсе всего в пятнадцати милях отсюда. Представлялось совершенно ясным, что пламенный Нельсон поднял свой флаг на клотике грот-мачты фрегата «Медуза» с единственной целью: любой ценой нанести быстрый и сокрушительный удар наполеоновскому флоту вторжения. Признаки этой спешки были видны и в назначении самого Дринкуотера на «Вулф», распоряжении о переводе всей его команды с бомбардирского судна «Вираго» на этот бриг-шлюп и приказе о подготовке его к плаванию «со всей возможной поспешностью». Первоначально он воспринял приказ со всей обыкновенно присущей ему энергией, так как «Вулф» предназначался для «особой службы», где Дринкуотер видел возможность проявить себя лично. Разочарование наступило сразу же после первого взгляда на разоруженный «Вулф». Внешний вид «Вираго», находившегося в отстое, был достаточно тягостным, но «Вулф» выглядел еще хуже. Даже теперь его корпус нес следы былой запущенности, и только его оснастка показывала усердие людей, которые, невзирая на жесткий пресс времени, готовили ее к боевым действиям.
