Маме и Папе, Энди и Пепис
И давайте сразу проясним, что к чему, – в восьмидесятые годы Аберистуит на Вавилон не тянул. Даже воды, на него сошедшие, были совсем не библейскими, что бы ни болтали сейчас разные дурачки. За много лет до начала потопа я завел себе офис на Кантикл-стрит, над магазином «Ортопедо-Башмачок». Сами понимаете, что это значит – от порога два раза свернуть налево, и вы – на старой Набережной. Где как раз и кипела самая жизнь – бары, забегаловки, игорные притоны, Улитковый Лоток и Соспанов киоск с мороженым. Там же были и магазины чайничных попонок, где никогда не продавались попонки для чайников, и магазины глазированных яблок, где никогда не продавались глазированные яблоки. И там же держали свой лоток эти Кнуды[1] последнего дня, дамы из «Лиги Милостивого Иисуса». Всякое видал я в тех уголках набережной, но чего-чего, а висячих садов не припомню. Не считая бетонных вазонов с гортензиями, которые понаставил Городской Совет, чтобы местным алкашам было куда тошниться. К тому же я провел немало времени на Патриарх-стрит в клубе «Мулен», который держали Друиды, и знаю, какого сорта были там девушки. Если угодно, зовите их блудницами, само собой, но я там был в тот вечер, когда погибла Бьянка, и меня вполне устраивает слово «проститутки». А что до идолопоклонства… если хотите знать, на постоянной основе в допотопные времена люди обожествляли только деньги. Деньги и певицу из «Мулена» Мивануи Монтес. И уж это я точно знаю, потому что хоть деньги в мою контору в те времена и не залетали, но однажды залетела Мивануи Монтес…
Не могу позволить себе друзей в этом городе – слишком много рабочих дней теряю на похоронах.
Соспан, мороженщик
Сильнее всего мне врезалось в память, что, пройдя в то утро Набережную из конца в конец, я не встретил ни одного Друида. Обычно гуляя часов около девяти утра, я обязательно вижу, как несколько Друидов в стильных костюмах из Суонси и летчицких очках-каплях красуются у Соспанова лотка с мороженым. Или ошиваются возле лавки розыгрышей, ожидая, пока она откроется и хозяин, Дай[2] Торт-Кидай, продаст им еще мыла, которое пачкает людям лицо. Но в тот июньский денек не было видно ни единого барда. Как будто природа позабыла добавить кое-что в тесто дня, но продолжала месить в надежде, что никто не заметит. Теперь-то постороннему человеку и не понять, какое странное это было ощущение. В те дни Друиды контролировали в городе все. Само собой, Бронзини контролировали мороженое, портных и парикмахерские; а Ллуэллины контролировали Безумный гольф, глазированные яблоки и бинго. Но все мы знали, кто контролирует самих Бронзини и Ллуэллинов. Ну, конечно, полиция время от времени взъедались на поэта-другого, но это так – для пущей важности. Как мелким рыбешкам, которые чистят акулью пасть, легавым позволялось шнырять между зубов.
Когда я прибыл на Кантикл-стрит, миссис Ллантрисант уже мыла крыльцо. Она мыла его каждое утро – и каждое утро наводила порядок у меня в кабинете, а также проделывала еще ряд вещей, которые я настрого запретил ей проделывать. Но она не обращала внимания. Мать ее драила это крыльцо, как в прежние времена – ее мать и ее прамать. Наверное, когда-то в горной крепости Железного века к югу от города накрашенная синей вайдой намыливала менгиры своя миссис Ллантрисант. Оставалось только принять факт, что помещение оборудовано ею, как электрической розеткой.
– Боре да, мистер Найт!
– Боре да, миссис Ллантрисант! Добрый денек?
– А как же!
Тут нам традиционно полагалось несколько минут углубляться в вопрос, с чего именно он добрый, этот денек. В чем нам помогало сравнение его с аналогичными днями из предшествующих лет, чьи характеристики миссис Ллантрисант держала в голове, как иные – удачные голы кубковых игр с 1909 года. Однако на сей раз ей было не до того – она, как младенец, подпрыгивала на месте в нетерпеливом возбуждении, распираемая желанием выложить секрет. Костлявый белый палец лег мне на предплечье.
– Угадайте, что стряслось! – ликующе проговорила она.
– Что? – сказал я.
– К вам клиент!
Оказия нечастая, но никак не заслуживает подобного фурора.
– Сроду в жизни не догадаетесь кто!
– Ну так надо, наверное, пойти и посмотреть, да?
Я переступил сияющий сланцевый порог, но палец миссис Ллантрисант вкогтился в мою руку. Она воровато оглядела улицу и понизила голос, будто опасаясь, что едва только слово слетит с ее уст – кто-нибудь умыкнет клиента.
– Это Мивануи Монтес! – прошипела она. – Знаменитая певица.
Возбуждение костром полыхало в ее взоре, и кто бы мог подумать, что миссис Ллантрисант по три вечера в неделю проводила под дверью ночного клуба, где работала Мивануи Монтес, раздавая листовки и провозглашая певицу блудодейкой.
Контора моя делилась на приемную и кабинет. Однако миссис Ллантрисант обычно пускала клиентов прямо внутрь, хоть я и говорил ей этого не делать. Мисс Монтес сидела на клиентском стуле спиной к двери; она подскочила, когда я вошел, потом привстала и приобернулась.
– Надеюсь, вы не против, что уборщица пустила меня.
– Знаю, она такая.
Она посмотрела на вешалку в другом углу комнаты – там висела широкополая соломенная шляпа.
