На крыше было ужасно жарко.
Солнце висело в небе мутным желтым шаром, палило на растопленный гудрон крыши, смотрело с алюминиевых небес и отражалось от значков на груди двух полицейских.
Второй коп перегнулся через кирпичную стену на краю крыши и смотрел вниз на аллею. У него была жирная задница, и его синяя униформа чуть не лопалась на широких и мощных ягодицах. Первый коп тоже был жирным, но не настолько, как второй. Он держал меня за локоть своей пухлой лапищей.
– Ну, петушок, говори, куда ты это дел? – сказал коп.
– Куда я дел – что? – спросил я.
– Шприц и наркотики. Нам известно, что они у тебя были. Ты бросил их отсюда, с крыши?
– Я не понимаю. Что это еще за шприц такой? – попытался вывернуться я. – Неужели вы пользуетесь этим шприцем, чтобы обороняться от врагов?
Второй коп подошел к нам и сказал:
– Он у нас оказался мудрецом, Томми. Хитрый типчик. Томми кивнул и сжал кулаки.
– Советую тебе и дальше поступать столь же мудро, – сказал он мне. – Продолжай в том же духе. Мы знаем, что ты на игле, сынок, и сделаем все, чтобы поймать тебя с поличным. Тебя арестуют за хранение.
– За хранение чего? – осведомился я.
– Говорю же тебе, – буркнул второй коп, – он – хитрый тип.
– Ты сейчас под кайфом? – спросил Томми, пронзая меня взглядом.
– Не понимаю. Что значит “под кайфом”?
– Он не понимает, что значит быть под кайфом, – передразнил меня второй коп.
– Вы здесь болтаете о каких-то шприцах, о каком-то кайфе, а я ничего ровным счетом не понимаю. Вы, ребята, что, вообще не говорите на английском? – сказал я.
– На английском говорят в деловой части города, – угрожающе произнес Томми. – Ты узнаешь об этом, когда мы в первый раз заметем тебя за косяк героина.
– А что это такое – героин? – осведомился я.
– Пошли отсюда, мы напрасно теряем время, – сказал второй коп. – Он спрятал зелье и иглу.
– Ребята, вы говорите тут на каком-то иностранном языке, – пожал я плечами.
Томми печально покачал головой:
– Ты идешь по скользкой дорожке, сынок. Стыдно.
– Ага, мне даже его жалко, – подхватил второй.
– А мне жарко, – сказал я им, – от этого чертова солнца.
– Держи свой нос чистым, петушок, – предупредил меня Томми. – Запомни, если только мы поймаем тебя с косяком, будешь париться за решеткой.
– Не пугайте меня, дяденьки! – сказал я. – Вы еще Лексингтоном погрозите!
– А ты что, вдруг стал понимать иностранные языки, сынок? – спросил второй коп.
– А вы что, нашли у меня героин? – ответил я вопросом на вопрос. – Вам есть в чем меня обвинить? Если нет, то почему бы вам не спуститься вниз и не порегулировать городским транспортом?
– Ах вы, чертовы наркоманы… – начал было он.
– Что еще за наркоманы? – невинно осведомился я. Второй коп буркнул:
– Ах ты! – и отвел руку назад, словно собрался отвесить мне пощечину.
Томми схватил его и сказал:
– Пошли. Пусть этот негодяй завязнет в этом дерьме, как муха. Я проследил, как они открывают металлическую дверь, ведущую на крышу, а потом выходят на улицу. Я смотрел через кирпичную стенку, пока не увидел, как они усаживаются в свой “воронок”, а потом подошел к той стороне, что выходила на аллею, и посмотрел вниз. Шприц все время лежал у кирпичной стены, должно быть, коп совсем слепой, что не заметил его. Где-то там внизу, на цементе, лежал косячок с героином, поджидая циркового клоуна. Я подумал о косяке, и мои ладони чуть вспотели, но я тут же сказал себе:
– Парень, прекращай себя вести, словно ты пристрастился к наркоте!
Я прошел к той стороне крыши, которая выходила на улицу, вгляделся и увидел полицейскую патрульную машину, которая вливалась в транспортный поток. Я улыбнулся, а потом пошел к металлической двери, вниз по ступеням до первого этажа здания. Когда я оказался внизу, то постучал в дверь квартиры номер 11 и стал ждать.
– Кто там? – спросил женский голос.
– Это я, Джой.
– Что тебе надо? – спросила она.
– Открой, Анни! Ради Бога, открой!
Я услышал шаркающие шаги за дверью, потом дверь приоткрылась, и в дверном проеме появилась Анни, завернутая в шелковый халатик. Она туго запахивала халат на талии, но он впереди все равно распахивался, обнажая длинные ноги Анни, а над талией – кремовые груди там, где их не прикрывал шелк.
– В чем дело, Джой? – спросила она.
Она была блондинкой, Анни, с зелеными глазами, и эти глаза сказали мне, что она под сильным марафетом, в таком состоянии, в каком и мне бы хотелось быть.
– Впусти меня, – сказал я. – Полиция на хвосте. Она отступила назад, не говоря ни слова, а потом, когда я вошел, громко хлопнула дверью и заперла ее на замок.
– Ты под кайфом, сестренка? – спросил я.
Анни посмотрела на меня остекленевшим взглядом. Она почти входила в ступор – просто стоя тут. И отвечать ей было не нужно, потому что ответ был написан на ее лице.
– Еще под каким, парень! – сказала она.
– Ты же вчера вечером была пустая, – заметил я. – Откуда дровишки?
– Оттуда, – произнесла она сонно. – Я что, должна тебе докладываться?
– Ты мне ничего не должна, – возразил я, – ровным счетом ничего.
– А ты не шутишь, мистер?
Анни рухнула на кровать, широко раскинув ноги, халатик оказался под ней, словно шелковая простыня. Она начала вырубаться, поэтому я растолкал ее и спросил:
