К вечеру, когда солнце устанет и спустится на покой за дальние тасхалы[1], в тайге становится тихо и сумрачно. Только быстрый ручей, переливаясь с камня на камень, поет свою звонкую песню, да вековые кедры — мудрые, степенные старики, по-прежнему ведут меж собой негромкую беседу.
Тихо в тайге. Тихо и в юрте, ветхой, одинокой юрте, что стоит под кедрами, в вершине безыменной речки. Ни веселого детского крика, ни ласковых материнских разговоров! С утра сегодня не вьется дымок над тюнюком[2]. Не горе ли какое случилось там, и не об этом ли ведут беседу старые кедры, склоняя над юртой лохматые головы? Не об этом ли кукует на закате вещая кукушка?
Конечно, что-то случилось. Скрипнула дверь, и мальчик с почерневшим от ужаса лицом, выскочил из юрты. Будто вспугнутая белка, с отчаянным кряком понесся он от дерева к дереву, вниз по горе. Мелькнула в густом тальнике холщовая шапка, прозвенел последний крик… И снова тихо в вершине безымянной речки.
…Мальчик бежал, не оглядываясь, не чувствуя под собою ног. Горело сердце, горела голова.
Он не мог не бежать. Что ему больше делать? Если бы нашелся человек, который помог бы ему похоронить старую мать! Тогда он не бежал бы так. Тогда он остался бы здесь, под скалой, на берегу ручья — своего единственного друга.
Юрта матери стояла далеко от улусов, и у мальчика не было товарищей. Птицы и мелкие зверки боялись его, а большого зверя он сам боялся. Вот он и подружился с веселой горной рекой. Здесь он играл, здесь ловил юрких хариусов и красноперых ускучей…
Но в вершине безымянной речки ни одного живого человека теперь не было, и мальчик бежал все дальше и дальше, не оглядываясь, куда ведут глаза.
Когда умер отец, с ним оставалась мать. Она прижимала его, плачущего, к груди, и он засыпал. А кто с ним останется теперь? Разве можно ночевать одному с мертвецом?
Становилось совсем темно. Комары и мошки набивались в рот. Ноги путались в высокой траве, колючие ветки перегораживали дорогу…
Обессиленный мальчик упал у огромной пихты и зарыдал.
Над головой кричал филин. Тоскливо свистела летяга. В деревьях шумел ветер.
Мальчик почувствовал холод и плотнее прижался к теплому мху. Незаметно уснул. Но спал он совсем недолго. Разбудил его тревожный таежный шум. Кто-то шел, ломая сучья, выворачивая старые пни, выворачивая камни. Тело мальчика сразу отяжелело.
Сердце застучало. Во сне это или наяву? Он вскочил, обнял пихту, закрыл глаза. Сучья трещали все ближе и ближе.
Мальчик выглянул из-за пихты и дико, не своим голосом крикнул: прямо на него, разрывая туман, переваливаясь с боку на бок, шел огромный медведь.
Неожиданная встреча подняла зверя на задние лапы. Он рявкнул, однако, попятился. И вдруг словно провалился в туман.
Опомнившись, мальчик услыхал как косолапый уходил вверх по реке: опять трещали сучья и с грохотом катились под гору тяжелые камни. Мальчик тоже бросился бежать. Бежал, не помня себя, не разбирая дороги. Бежал долго, пока не услышал стука копыт.
Обрадовался, кинулся навстречу. И опять словно прирос к месту: такого странного человека он еще не встречал — лицо белое, волосы желтые, глаза синие, на щеке большой шрам.
— Может быть, это хозяин горы?
А человек слез с коня, пошел к мальчику. Тот прижался спиной к кедру и закрыл ладонями лицо. Лучше бы ему сейчас провалиться в глубь земли. Руки и ноги его тряслись, как сучья тальника над рекой.
— Конец! Убьет хозяин.
Но хозяин подходит и не бьет. Наоборот, гладит по голове и что-то говорит. А что — непонятно.
Однако, мальчику больше не страшно. Он покорно сел на разостланный шабыр[3], взял в руки маленькие железные вилы и белый тертпек[4]. Потом странный человек положил перед ним красивую блестящую коробку. В коробке рыба. Голодный мальчик отложил в сторону маленькие вилы и осторожно стал есть. Рыба ему понравилась. Понравился и белый тертпек. Мать тоже пекла тертпек, однако, не такой мягкий и вкусный.
Наевшись, мальчик поднял голову и заметил, что хозяин, пожалуй, вовсе не страшный. Не хмурится, не сердится, а улыбается. Совсем, как человек. Только почему он желтоволосый? И откуда у него такой тертпек и такая рыба? В их речках такая не водится. Нет, это, конечно, хозяин горы, но добрый. Пожалел сироту-мальчика и пришел. Такие истории мать часто рассказывала. Значит, правда.
Мальчик стал еще смелее. Но понять друг друга они не сумели. Попробовали руками объясняться. Тоже не помогло.
Только когда мальчик, желая узнать, как зовут хозяина, ткнул себя пальцем в грудь и сказал: «Санан», тот догадался. Похлопал его по плечу и повторил:
— Санан? Молодец, Санан! — Потом показал на себя. — А меня зовут Зимин. Понял?
Санан тоже повторил:
— Зими? Чакшы[5], Зими!
Спали они рядом, на мягком шабыре, покрывшись одним одеялом.
Утром Зимин еще раз покормил мальчика, положил ему в мешок большой кусок мяса, белую булку и довез до широкой дороги. Там они расстались. Зимин поехал вниз по речке, Санан стал подниматься на гору.
И опять мальчику стало грустно. Снова тяжелый камень придавил его сердце. Жалко было расставаться с добрым хозяином горы, которого он так испугался сначала.
