В долинах Мрас-Су - [3]

— Вот это зеркала! — удивился старик.

— На полу синие ковры, — продолжал Муколай, — на стене картины. Окна завешаны кружевом. А на столе комус[13] с большой трубой. Зовут его крапоном.

— Граммофон, — поправил старик. — У Тастак-бая тоже есть. И поет, и говорит и даже смеется. Как человек.

— Вот какой бай! А что есть у Карам-бая? Даже хорошего стола нет.

— Не знаешь ты его, — заметил старик. — Он золотом богат.

— Говорят, деньги в пещеру спрятал.

— Ну, кроме самого Карам-бая об этом никто не знает.

— А зачем прячет? Наверное, думает, что на том свете пригодится?

— По годам ему не больше тридцати, по скупости — сто. Одежда хорошая есть — не носит. В будни, говорит, незачем, а в праздник боится замарать. Когда больше носить? И на хлеб тоже скуп. Хлеба целые амбары, а наемных людей не кормит. И платит мало. Как-нибудь да обманет. Максиму вместо стельной коровы за четыре года работы теленка дал. Говорят, Зими из-за этого к Макару и приехал.

Санан весь встрепенулся, услышав знакомое имя. Неужели тот самый Зими, которого он принял за хозяина горы? Он сразу вспомнил белое лицо, желтые волосы, синие глаза… Но спросить не решился. Да и старик с Муколаем перестали шептаться. Заговорил Макар.

— Хозяин этого дома обманул Максима, батрака. Вместо стельной коровы дал ему теленка. Это за четыре года тяжелой работы! Обман, эксплоатация!

— Або-а, какой ученый! — удивился кто-то из охотников.

— Карам-бай должен дать Максиму стельную корову, ячмень, пшеницу и масло. Сколько — здесь говорить не будем, сельсовет установит.

Карам-бай, который никогда не смотрел на людей прямо, поднялся с койки. Глаза его налились кровью, лицо потемнело. Не глядя на Макара, он сунул руку под подушку и вытащил охотничий нож.

Карам-бая в улусах знали, как человека решительного.

Уж если он поднял руку на кого-нибудь, то, не ударив, не опустит.

И народ попятился к двери.

Санан тоже испугался, но не побежал, а прижался к стене.

Однако Карам-бай дальше не двинулся. Он стоял у стола и трясся от бессильной злобы, не сводя глаз с нагана, блестевшего в руке Макара.

— Эй, Карам-бай, — сказал председатель сельсовета. — Нож разве игрушка? Что полагается платить, того не избежишь, хоть сто раз хватайся за нож. Не уйдешь от закона.

Слова Макара вызвали радостный шум в избе.

— Вот это закон.

— Настоящий закон!

Карам-бай молча вернулся к своей кровати и сел, косясь на оживленные лица охотников и батраков.

А Макар, не обращая больше на него внимания, обратился ко всем:

— Вы слыхали, что из города приехал в улусы товарищ Зимин? Сам поехал вверх по Мрас-су, а меня отправил сюда. Он привез с собой правильный советский закон о продразверстке…

Макар говорил горячо и просто. Охотники боялись пошевельнуться, чтобы не пропустить слова. Только в самом конце его речи с шумом распахнулась дверь, и в комнату ворвались клубы холодного, белого тумана. За ними ввалился толстяк в тулупе. Он был так толст, что едва протискался в дверь, приговаривая на ходу: «Соколята мои, замерзаю».

Это был знаменитый Тастак-бай[14], по-русски Андрей Иванович, который жил в пяти верстах отсюда.

— Байга[15] что ли у вас? — пошутил, отдышавшись, Тастак-бай. Но, заметив Макара, принял серьезный вид, снял тулуп и степенно сел на скамейку, услужливо освобожденную кем-то для него.

Но Макар уже заканчивал свою речь. На его призыв — дружно выполнить план продразверстки — люди откликнулись дружным согласием. Только Карам-бай молчал.

Тастак-бай медленно встал и, расстегивая пальто, сказал:

— Надо и Красной Армии помочь. Мне, например, мало положили. Надо меду добавить.

Собравшиеся удивленно взглянули на бая. Один Карам-бай не удивился, а усмехнулся. Да еще Чабыс Муколай часто зашептал на ухо старику:

— Очень хитрый человек. Белые придут — он с белыми, красные придут — он с красными. А раньше дружил с чиновниками. Хитрый и умный: за нож как Карам-бай не хватается.

— Шкуру свою бережет.

Чабыс Муколай оборвал разговор и встал.

— Домой собрался, Муколай? — спросил старик.

— Нет, — возразил он громко, на всю избу. — Хочу сказать, что Санмай разверстки может больше дать. Его не сравнишь с нами.

Сказал и исчез в толпе.

Сразу же поднялся шум, крики. Санан выбежал на улицу.

3

Пришло в долину Мрас-су и еще одно лето. Пришло оно и в улус Тастак-бая.

Народ ушел на пашню. В улусе остались только старики да сам Тастак-бай. Дети и те ушли.

Обычно в таких случаях Тастак-бай скучал. Ждал вечера. Но сегодня ему было не до скуки. Толстяк даже на кровать не ложился. Весь день бегал по комнате.

Солнце шло к вечеру, а Погда-паш не являлся.

— Ведь я ему велел прийти раньше.

Тастак-бай подошел к окну, взглянул на небо. Совсем низко, задевая вершины гор, неслась туча, похожая на огромную черную птицу. Неслась она вниз по реке, в устье которой при впадении в Мрас-су стоит улус Тастак-бая. Даже деревья и травы в страхе пригибались к земле.

— Град идет, — сердится Тастак-бай. — Скоро народ соберется, нельзя будет говорить. Голова что ли высохла у Погда-паша?

Вот и в самом деле град застучал в окна, а Погда-паша все не было. Удар грома раскатился над самым домом. Тастак-бай вздрогнул, бросился на койку, закрыл голову подушкой.