— Кому до Блейк-сквер или пролива Ла-Манш? Не забыли взять купальник, мисс?
Кондуктор автобуса улыбался, глядя, как Мэнди, одной рукой прижимая к груди сумочку и сверток, а другой натягивая капюшон малинового плаща на темные густые волосы, пробирается к выходу, с трудом удерживая равновесие.
Кондуктор был ее добрый знакомый, и она, спрыгнув наконец на мостовую, повернулась и весело улыбнулась ему. Между высокими крышами домов на другой стороне сквера проглядывал кусочек голубого неба, но там, где стояла девушка, дождь хлестал в лицо как мокрые простыни, развешанные на веревках. Крепко держа пакет, Мэнди прошлепала по луже, больше похожей на мелкое озерцо, шагнула на тротуар и свернула за угол, по направлению к своему дому.
Домом Мэнди была квартира на чердаке, которую они снимали вместе с Эйлин Мэннерз в старом лондонском квартале. На завтра у Эйлин была назначена свадьба, и в прямоугольном свертке Мэнди несла подарок подруге.
Хорошо бы, если в день свадьбы не будет такого дождя, с надеждой подумала Мэнди, но тут же вскинула голову и подставила лицо теплому апрельскому ливню. Она обожала апрель. Она всегда считала, что родилась первого апреля, хотя Матрона приюта настаивала, что это вполне могло произойти и тридцать первого марта. Мэнди, всегда думавшая о неизвестной ей матери с нежностью и грустью (потому что какая мать, которую обстоятельства заставили оставить ребенка в зале ожидания вокзала Виктория, не заслуживает нежности и грусти?), очень жалела, что та забыла приписать дату ее рождения, а оставила только записку с именем «Мэнди», самым старомодным образом приколов ее к пеленке. Впрочем, раз уж так получилось, и тридцать первое марта было ничуть не хуже всех остальных дней, с усмешкой порой думала про себя Мэнди. Она довольно рано, еще в детстве, поняла, что если уметь смеяться над неприятностями, они становятся не такими страшными.
Когда она подошла к дому двадцать два, дождь уже перестал, и на небе быстро ширилась голубая полоса. Может быть, это знамение, мелькнуло в голове у Мэнди. Может быть, сегодня она получит письмо от Робина, из Нейсаланда. В свои двадцать лет Мэнди не очень верила в знаки судьбы, хотя забавно было угадывать, что готовили ей звезды. Она всегда бросала соль через левое плечо и ни за что не оставила бы два ножа лежать скрещенными — скорее забыла бы почистить зубы на ночь.
В выложенной плиткой прихожей собака домосмотрителя — крупный коричневый пес, из всех пород больше всего напоминавший эрделя, — немедленно бросился к ней навстречу, как будто она только для этого и пришла… впрочем, может, и для этого. Карие глаза собаки, весело машущий хвост, счастливое повизгивание — все ясно говорило о том, что Мэнди явно была любимицей этого обитателя квартиры, как, впрочем, и остальных.
— Перестань, Болтер, ну, успокойся, девочка. Не опрокинь меня с лестницы, — засмеялась Мэнди, пока собака радостно крутилась вокруг нее. — Болтер, домой, — приказала наконец девушка, решительно толкая пса к лестнице.
Она отлично знала, что стоит слегка приласкать ее — и собака сочтет это за приглашение в гости и будет сидеть в квартирке Мэнди наверху и влажными глазами просительно смотреть на хозяйку, ожидая, когда на ее долю перепадет какое-нибудь угощение или ласка.
— Нет, Болтер, не сегодня. — Мэнди решительно отвернулась от умоляющих преданных глаз. — Сегодня вечером у меня куча дел. Для гостей нет времени.
Нехотя, но послушно огромная псина потопала вниз, а Мэнди начала подниматься к себе. Их квартира была единственной на третьем этаже. Девушка открыла входную дверь своим ключом и сразу же посмотрела на столик в прихожей, куда Эйлин складывала почту. Там было бы письмо от Робина… если бы оно было. Но на столике лежал только синий берет самой Эйлин.
Мэнди охватило жгучее разочарование. Почему-то она была уверена, что именно сегодня получит от него письмо. Уже три месяца он не писал ей… самое долгое молчание за те два года, что он в отъезде.
Когда они прощались и Робин поцеловал ее перед разлукой, он с шутливой суровостью велел Мэнди держать свое сердце на крепком замке, а не то!..
— Буду писать каждую неделю, — весело обещал он.
Конечно, так часто он не писал, да она этого и не ожидала. У нее до сих пор замирало дыхание при мысли, что Робин Марш… Робин, с его золотистой копной волос, насмешливыми синими глазами, с его умением дать тебе почувствовать, что ты единственная девушка на свете… что он выбрал именно ее из множества других, наверняка более блистательных девушек, с которыми был знаком, и влюбился в нее.
— Если бы не дурацкое викторианское правило, которого придерживаются Марсдены, будто молодой человек не может жениться или даже обручиться, не проведя положенных двух лет за границей, я сейчас уже надевал бы кольцо на твой пальчик, — сказал тогда Робин, целуя ее в кончик этого самого пальца. — Ну ничего, и без кольца — пусть хоть один парень попробует заглядеться на мою девушку, и я ему… я…
Он безнадежно замолчал и потом добавил:
— Мэнди, ты будешь меня ждать?
— Я ждала тебя почти девятнадцать лет, — тихо ответила она. — Так что еще два года подожду.
