Трое и мотор

В тесной дощатой будке было темно и воняло бензином. Я ощупью разыскал свой мотор, выволок его на траву и захлопнул дверь.

Моего старика сразу узнаешь: справа на капоте здоровенная вмятина, и вообще вид обшарпанный. Ничего не поделаешь, мотор «Москва» выпуска 1959 года… Я не очень-то разбираюсь в двигателях и, откровенно говоря, всегда предпочитал ездить в качестве пассажира. Но с тех пор, как брат ушел в армию, мотор по наследству перешел ко мне. Иногда уплываю на целый день, валяюсь на песке, читаю и возвращаюсь только к ночи. У нас на Волге все любят воду, все любят купаться и кататься по реке. Ну, а любишь кататься, люби и санки возить!

Я ухватил мотор за стальные уши и поволок по сходням к лодке. Хлипкие сходни прогибались при каждом шаге. Тяжелая все-таки штука - лодочный мотор.

Зловредный старикашка Минаич уже ковылял мне навстречу.

- Ключи» - потребовал он.

Я остановился. Нашарил в кармане ключ от будки, где хранились весла и несколько моторов, вроде моего, и отдал ему.

- Последний ключ остался, - зашипел Минаич. - Как утопили второй, а первый твой дружок Шустов свернул, то это последний ключ. Как хотите! Хотите - заказывайте сами…

Минаич уставился на меня. Я понял, без рублевки не обойтись.

- Ладно, ладно, Минаич… - (А рублевка в карман сторожа перепорхнула, любо-дорого!)- Ты не уходи пока. Сейчас Шустов прибежит да еще куча народу. На трех лодках пойдем…

Минаич сразу взъерошился. Рыжие усики встопорщились, нос - кверху. Даже фуражка полезла куда-то наверх - не иначе рыжие вихры Минаича дыбом встали.

- То-о-ись как?! - заверещал Минаич.- Лодочная станция открывается с восьми. А сейчас семи нет. Тебе по блату склад открыл и им открывай!! Что же это делается? Нетушки!..

Не к месту, видать, я Витьку Шустова упомянул. Дело тут, между прочим, вовсе не в ключе. Дело в том, что Витьку сторож Минаич просто терпеть не может. Витька - мастер доводить Минаича. Придет на лодочную пристань, остановится перед старикашкой- Витька парень видный, рослый - и заговорит неторопливо, этаким барственным баском.

- Ну, как, братец, дела? Все в трудах, все, братец, в заботах? Молодец, молодец, старайся, голубчик!..

И еще по плечу Минаича похлопает.

Старикашка позеленеет, трясется весь, а Витька - ноль внимания. Демонстративно повернет головой, принюхается, головой покачает:

- Да ты никак, братец, пьян?.. Ай-ай, как нехорошо… Голубчик, ведь алкоголь вредит здоровью, разрушает нервную систему. Так-то, голубчик. Признайся, выпивал сегодня вместе с Кузькиным или нет? Выпивал! Так я и думал…- Тут Витька делал огорченное лицо.- Ай-ай. Нехороший человек этот Кузькин. И фамилия скверная: Кузькин. А еще высокую должность занимает- сторож горсада. Не дружи, голубчик, с этим Кузькиным, ей-богу, не дружи, не доведет он тебя, братец, до добра.

Минаичу и слово вставить не удается, где ему против Витькиного баса. Злится старик, но Витькина богатырская ладонь лежит у него на плече, как пудовая гиря.

- Нервишки, нервишки,- ласково журчит Витька.- Вот он, вред алкоголя… Значит, договорились, голубчик? Алкоголя не принимать, с Кузькиным не дружить. Прощай, братец!.. Так держать. Молодец, голубчик! Орел!..

Витька отпускал Минаича и важно - по-генеральски - шествовал к лодке. Старикашка, освободившись от чугунной Витькиной ладони, взвивался, как кобра. Брызгая слюной и ругаясь, поносил нас всех на чем свет стоит. А между прочим, посетители лодочной станции побаивались Минаича, никто не хотел связываться со сварливым стариком, все рублями да полтинниками откупались. Что уж и говорить о нашем брате музыканте. Народ смирный, застенчивый. Духовик Витька - исключение. Как-то преподаватель по классу скрипки Сухов случайно уключину потерял, с тех пор на лодочную станцию - ни ногой. А штраф по почте прислал…

Я укрепил мотор на корме тяжелой двухпарной лодки, подстраховал его сыромятными ремнями. Лодка осела кормой. Лысый череп мотора заблестел, закачался на волне.

Собственно, это я подал идею: после окончания экзаменов устроить туристический поход, вниз по реке, дня этак на три-четыре, с палатками, с кострами, с котелками. Откликнулось человек десять. Но для меня важнее всего было, чтобы поехала Таня. Больше того, я легко согласился бы с тем, чтобы вообще никто не поехал, но если бы не поехала Таня… Была на то причина.

Больших трудов стоило ее уговорить.

Таня, видите ли, смеется над туризмом. Одно слово «турист» вызывает у нее иронию. На уговоры мои и Витьки (призвал друга на помощь) она ответила, что тащиться куда-то с тридцатикилограммовым рюкзаком на спине, согнувшись, видя перед собой только заплатанные штаны впереди идущего, не в ее стиле. Кроме того, она не любит гитары, от криков «физкультура!» ее просто переворачивает, кашу с углями она не переносит, посуду холодной водой мыть не привыкла. И вообще все это глупо. А куплеты?! Одни куплеты туристские ее с ума сведут…

Пришлось нам вдвоем с Витькой расписывать турпоход в радужных красках.

Мы сказали, что рюкзака на спине не будет, каши с углями - тоже, что петь у костра мы будем только арии Монтеверди и многоголосные хоралы Палестрины. Не дикари же! Все общество будет одето в приличные, хоть и скромные, брюки, никаких заплат и фуфаек, повязанных на шею. Никакой романтики типа «если парень в горах - не ах» - не будет.