- Люблю! Только без Жоры, без куплетов, без дамы…
- В зеленых штанах?
- В любых! Без супругов Лялькиных, без…
- Без проводника Тохтушки-Улая?
- Тохтушка пускай занимается оленеводством! Некогда ему баклуши бить!.. Всю жизнь мечтала полюбоваться вершинами Кавказа, а когда приехала, вижу: по одной горе ползет цепочка туристов, по другой горе - две цепочки. Все горы увешаны туристами, как елки новогодними игрушками!.. Ай! Горячо!..
Она выронила кружку с кипятком, вскочила, запрыгала на одной ноге.
Мы расхохотались.
- Вот к чему приводит антитуризм,- изрек я.
- Словами это не расскажешь,- задумчиво заговорил Марат.- Я смог бы убедить вас… Если бы мы поднялись вместе на вершину горы Народной. Уральское Приполярье. Каменная буря хребтов… Нет, слова тут бессильны.
Марат задумался о чем-то. Я подбросил в костер пару щепок.
- Вот вы говорите: супруги Лялькины, Жора с гитарой…- оживленно заговорил он.- А сколько эти самые люди уносят с собой… Нет, честное слово! Они возвращаются домой совсем другими. Лучше, чище! Природа как бы кладет руку на плечо человеку: «Гляди! Ты человек! Собой гордись! Впитывай всю эту красоту и помни. Бери и помни!»
Мы молча допивали чай. Костер догорал. Солнца клонилось к закату. Вода в реке казалась малиновой. Сосны словно замерли в тишине.
Слышно было, как лодка наша покачнулась у берега. Хрустнул песок. Звякнула цепь…
Я задумался о том, что мы с Татьяной, вероятно, уже не поедем вместе работать в Рыбинск. Без сомнения, она скоро полезет вдвоем с Маратом на самую вершину горы Народной. Тихая грусть сошла на меня.
Марат наклонился, чтобы собрать посуду, и вдруг из кармана у него выпал… ключ. Он упал прямо на середину клеенки. Да, тот самый ключ, единственный оставшийся, за который Минаич отца родного не пощадит. Ключ от «склада»!
Мы с Татьяной ошалело уставились на это свидетельство легкомыслия нашего нового друга.
- Вот это да! - вырвалось у меня.
- В чем дело? - наивно спросил Марат.
- Интересно, что скажет завтра Минаич, когда наши ребята приплетутся со своими рюкзаками и палатками…
- Известно, что,- подхватила Татьяна.- Гражда-а-ни, куды прете! Ввиду па-а-тери казенного ключа станция закрыта! Второй день не работаем! Потрудитесь очистить дебаркадер! Ни-ни. Не уговаривайте.
Она смешно подражала Минаичу, крутила головой, выставляла вперед ладони, отталкивая воображаемых ребят.
- А Виктор предложит сломать сарай,- сказал Марат.- Пару досок долой, и…
- А Минаич вынет свисток,- сообразил я.- Милиция! Грабют!! Государственный склад грабют! Что вы делаете, нехристи, у меня там ценности! Веслы казенные, уключины, круги спасательные!.. Милиция! На помощь! Держи вон того, вихрастого!.. Это Шустов! Самый хулиган и грабитель!.. Вон он! Вон побег!
Картина получалась трагическая. Мы приуныли.
- Уже сегодня яличная станция не работает,- размышляла вслух Таня.- А ведь суббота, народу полно, все кататься хотят.
- Завтра воскресенье,- добавил я.- Значит, ни ключа нового не закажут, ни решения какого-либо не примут. Ребята уйдут несолоно хлебавши, а Минаич имеет все сто шансов расквитаться с Витькой за все его штуки. Припомнит ему и «голубчика», и «алкоголя не принимай», и Кузькина тоже.
«Молодчина! Орел, братец, орел!..» - сказала Татьяна басом.
Вышло очень похоже на Витьку. Мы расхохотались.
- Очевидно, кому-то придется слетать в город. Неудобно подводить ребят.- Я посмотрел на Марата.- Кому-то из нас двоих, конечно. А на рассвете обратно.
Тот молчал.
- Видишь ли,- наконец, сказал он.- Я бы слетал, да с мотором твоим не управлюсь, пожалуй. Какой-то он у тебя…
- Да я и сам с ним не управлюсь,- сказал я как можно равнодушнее.
Мы молча перемыли посуду и разошлись в разные стороны. Я перешел узкий пролив - в самом глубоком месте мне было по пояс - и побрел по тропке к лесу. Ситуация прояснялась.
Я представил себе ночь на островке с Таней вдвоем. Марат говорил - будет дождь… Я утешаю перепуганную Таню. Я мужественно дежурю у входа в палатку. Молния. Раскаты грома. Татьяна бросается ко мне… «Володя, я боюсь, боюсь!..» И тут я скажу ей все.
Словом, фантазия моя разыгралась. Надо во что бы то ни стало остаться! Пускай едет ленинградец. В конце концов, он виноват. Не надо было увозить ключ, Я понимал, конечно, что обязан был проследить за этим сам. Откуда было знать Марату наши порядки? Но сейчас мне было не до справедливости. Лишь бы остаться… Что если притвориться, что ушиб ногу, например?
Я захромал, схватился рукой за коленку. Кажется, недурно получается! Я жалостно застонал и заковылял по тропинке…
И тут из леса показался Марат. Он шел странно согнувшись. Левой рукой он придерживал локоть правой.
Издали мы увидели друг друга и остановились. Карты наши были раскрыты. Мы разом выпрямились, отпустили: я - ногу, а он - руку и молча разошлись в разные стороны.
Противник оказался сильнее, чем я ожидал. Придется придумать что-нибудь поновее. И тут меня осенило…
Я поспешно вернулся в наш лагерь. Таня возилась с посудой, перетирала миски и ложки.
Я удобно устроился на раскладном стульчике посреди площадки, положил себе на колени блокнот, расчертил страничку нотными линейками. Быстро набросал тему и принялся за ее гармонизацию. Мелодия эта давно была записана мною, но я делал вид, что меня только сейчас посетило вдохновение. Я напевал, раскачивался, дирижировал сам себе. То и дело вписывал что-то в блокнот, перечеркивал, снова напевал и дирижировал.
