Девочка дачников была не похожа ни на толстую Зойку, ни на худую цепкую Любку.
Пока дачники переносили с подводы вещи, она сидела на скамейке, держа на коленях потрепанного мишку. Когда разгрузка закончилась и девочке разрешили погулять, она подошла к детям и сказала:
— Мы приехали на лето. Меня жовут Натэлла. А ваш?
Любка дурашливо скривила лицо и, передразнивая, крикнула:
— А наш жовут Какваш! Какваш — наше имя!
— Это она шутит, — басом объяснила Зойка. — Она всегда шутит.
Вместо продолжения беседы Любка гикнула и помчалась к лесу.
— Но-но, моя кобылка, лошадка моя хромая, скотинка моя ненаглядная, чтоб тебя разорвали волки! — кричала она, вскидывая вбок ноги.
— Там, на поляне, есть земляника, — опять объяснила Зойка, и все, и Андрей и Натэлла тоже, побежали следом за Любкой.
Бегала Натэлла как-то неловко и далеко от всех отстала. А у ручья и вовсе застряла. Где и всего-то дела — хлопнуть ногой о прутья и, опережая брызги, выскочить на сухое, — она пробиралась очень долго, сосредоточенно сопя. Все это время Андрей стоял на другом берегу, оторопело на нее глядя. Девочка выбралась на берег, поддернула под рукой съехавшего мишку и, не обращая внимания на Андрея, побежала, прихрамывая, вслед за девочками.
Была она как маленький ребенок. Не видела ягод. Боялась ступить на траву. Под горку спускалась, сев на корточки.
— Но-но, лошадки мои, шевелитесь! — кричала Любка.
Зойка хохотала, Натэлла же смотрела так внимательно, словно Любка говорила путное.
Это была очень серьезная девочка, Андрей никак не мог вынести ее взгляда, его прямо вертело и выламывало всего, когда Натэлла смотрела на него. Поэтому он старался на глаза ей не попадаться, а наблюдать откуда-нибудь сбоку.
Когда вернулись, Любка предложила играть в дочки-матери. Она ложилась на топчан и говорила:
— Ой-ой! Ой, позовите доктора! Ой, живот болит! Ой-ой-ой!
— Ой, доктора! — выкатывала глаза Зойка. — Ой, доктора! Доченька Натэлла, бежи за доктором!
— Куда бежать? — спрашивала Натэлла.
— Бежи к кустам! — торопливо подсказывала Зойка и: — Ой, Люба, в больницу надо!
Потом взрослым сладким голосом ворковала:
— Ой, милые соседи, у нас же радость, у нас же прибавление семейства, у нас же народился ребеночек!
— Доченька! — протягивала Любка Натэлле куклу. — Покачай сестреночку, посмотри, какая же она сладенькая! Рыбочка моя, золотце! Покачай, покачай сестренку, не бойся, доченька!
Внимательно сдвинув брови, Натэлла брала куклу.
— Да не так, не так, доченька! Кто же так берет дите? Вот как надо! Смотри, — прибавляла она строго, — будешь так качать, ж… набью.
— А ты, — вдруг оборачивалась Любка к Андрею, — чего стоишь баран барано́м? Уже залил глотку, уже вылупил глазища свои бессовестные?!
— С утра нализавши! — вставляла Зойка.
— У-у, идол бездушный, у-у, пьяная морда, когда же ты сдохнешь под забором, руки развяжешь нам!
Обрадовавшийся веселой роли, Андрей валился на землю, орал песни.
Потом вышла ссора. Натэлла, дождавшись своей очереди быть мамой, тоже сказала: «Ах ты, моя крошка!» — и прижала к груди медвежонка, как вдруг Зойка хрипло расхохоталась и крикнула:
— Ведмедь!
А Любка тут же подхватила:
— Иди ко мне, моя скотинка безрогая! Иди, моя животная лохматая!
— Йи, сдохла! — сказала Зойка. — У нее ведьмедь родился!
Натэлла смотрела-смотрела на них, а потом забрала своего мишку и ушла.
Андрей подумал-подумал и тоже пошел. Натэлла сидела на веранде с раскрытой книжкой. Андрей не поверил, что она читает. Ведь она была меньше его ростом и еще шепелявила. Он подошел ближе — Натэлла водила пальцем по строчкам и шевелила губами. Но Андрей опять не поверил. Он удивлялся все больше и больше и подошел совсем близко, он уже почти наступал на нее.
— Што ли зжа тебя видно? — насмешливо сказала Натэлла. — Што ли ты штеклянный?
Это он тоже знал: «Что ли у тебя отец стекольщик?» Андрей ушел домой, взял у матери со стола газету и, глядя в нее, стал орать:
— Международное положение! Температура погоды!
— Ой, да замолчи ради бога! — крикнула мама и сунула газету за радио.
* * *
Утро еще только начинало быть, когда Андрей проснулся, сразу проснулся, как это бывало с ним, только если предстояло что-нибудь необычное. «Дачники приехали», — вспомнил он.
Но у домов никого не было — наверное, еще спали. Солнце тихонько пригревало. Мимо Андрея пронесся толстый, как Зойка, жук и такой же басистый. Это мог быть и не жук, а воздушная машина.
— У-у! У-у! — прогудел воздушной машиной Андрей. — Я лечу во всю воздушность морскую!
Трава была еще холодная и мокрая. Он соскочил с нее на дорогу. Пыль тоже была еще прохладная, и на ней следы оставались лучше, чем днем.
— Я живой великий волшебник! — пропел Андрей и плавно пролетел по дороге.
Он играл, а сам косился на веранду, не выйдет ли девочка с таким странным именем, что он никогда даже не думал, что оно бывает на свете, даже одну букву в этом имени не мог бы угадать.
— Я настоящий волшебник, — сказал он кому-то строго. — Я русский волшебник — то были немецкие.
И в это время увидел Натэллу, которая сходила с крыльца. Она была чистенькая и аккуратная, не то что вчера после беготни. На ней было клетчатое платье с маленькими красными пуговицами и бантики. Андрей замер, и Натэлла, может быть, его не заметила, а может, не захотела заметить. Она прошла к дороге и остановилась на краю, глядя под ноги, а потом присела на корточки, продолжая рассматривать что-то. Волосы у нее были не белые, как у Зойки, и не коричневые, как у Любки, а серенькие, как шерстка у мышки, и хотя они были аккуратно заплетены в косички, но много волосиков поднималось еще над головой и светилось.
