Тили-тили-тесто - [2]

— Я живой великий волшебник! — крикнул Андрей и, делая вид, что не замечает девочки, а играет сам по себе, пробежал мимо нее совсем близко, но она только отодвинулась немного.

Девочка смотрела на муравьиную кучку. Когда муравей залез ей на сандалию, Натэлла испуганно стряхнула его.

— Я живой великий волшебник, — снова крикнул Андрей, вскочил на муравьиную горку, стал давить муравьев и опомнился только тогда, когда девочка изо всех сил толкнула его и, заплакав, убежала.

Андрей растерялся, у него даже заболело сердце. Он пошел и сел у дороги.

Любка и Зойка хотели играть в пятнашки, но Андрей не стал, побрел к дому. На веранде он увидел девочку и остановился возле, но она перешла на другое место. Он обиделся и снова стал около — и опять она перешла на другое место. Упрямо он двинулся за ней и опять остановился рядом. Девочка презрительно фыркнула. Больше он уже ничего не мог с собой сделать. Упрямство совершенно завладело им. Куда бы ни переходила Натэлла, он упорно шел за ней и останавливался подле, нагнув голову.

На веранду вышел девочкин папа. Он внимательно посмотрел на Андрея, но Андрей все равно стоял возле девочки. Он только немного помедлил, когда Натэлла отошла к перилам, но все-таки поплелся следом и стал около, повернувшись, правда, к ней спиной. Он стоял, нагнув голову, и чувствовал, как жжет глаза, и нос, и горло, как подступают проклятые слезы. Но он все равно стоял, его уже ничего не могло сдвинуть с места.

— Ты, папа, шобираещя гулять? Я, пожалуй, тоже пойду! — услышал он пренебрежительный голос девочки.

Во дворе, приподнявшись на цыпочки, она что-то прошептала отцу.

— Ну-ну, — сказал отец, — вы слишком строги… мадемуазель.

* * *

Странные у девочки были мать и отец.

Мать была спокойная, но очень черная. Андрей боялся ее. Даже когда она улыбалась, все равно оставалась черной.

А отец у девочки был совсем другой — беловолосый, все смотрел, усмехался и любил пугать.

— А почему там леш? А почему такой леш? — спрашивала Натэлла.

Андрей смотрел на длинный, уголком уходящий вдоль дороги лес и не понимал, о чем она спрашивает. Но Белый отец сразу подхватывал:

— А смотри! Вон за тем, первым, самым большим деревом стоит самый большой разбойник и нож точит. За деревом поменьше — поменьше разбойник, и нож у него поменьше. Туда дальше деревья все меньше, и разбойники все меньше. А вон там, в самом конце, за теми деревьями, что уже и не видно почти, стоит самый маленький разбойник и точит иголочку…

Глаза Натэллы округлялись.

«Да он врет!» — хотел крикнуть Андрей, но уже и сам боялся.

— Ты все выдумываешь, папка-дурапка! — выкрикивала испуганно Натэлла. Она как угодно могла обзывать отца — ей ничего за это не было.

— А как станет темно, — продолжал, улыбаясь, отец, — все они на дорогу выходят: впереди — великан-разбойник с огромным ножом, а позади — малютка-разбойник с иголочкой.

Страшнее всего казался Андрею этот малютка-разбойник с наточенной иголкой.

— Перестань ребенка пугать! — кричала из комнаты Черная мама, и девочка, опомнившись, смеялась, но все же с опаской оглядывалась на лес.

Еще любили они с отцом переиначивать слова. Андрею это не очень-то нравилось: несерьезная игра и запутывает — потом уже и не вспомнишь, как в самом деле надо говорить.

А еще Белый папа любил спрашивать. На эти вопросы Андрей так задумывался, что забывал закрыть рот. Девочка же отвечала на вопросы кое-как, дурачилась — наверное, в школе будет двойки хватать.

* * *

Если девочка смотрела на Андрея, его, как и в первый день, выламывало всего от неловкости и волнения и вроде как стыда. Но когда девочка очень долго не обращала на него внимания, он подходил ближе, чтобы она его все-таки заметила.

Так он и провел почти весь следующий день, стоя поближе к веранде и вслушиваясь и вглядываясь, что делают дачники.

— Ну, и долго мы еще будем играть в гляделки? — спросил девочкин отец. — Скажи лучше, почему река течет?

Андрей оглянулся: кого это зовет девочкин папа? Но сзади никого не было, и Андрей вспомнил, что тут стоит он, Андрей. Тогда он смутился и убежал.

Дома он хотел поиграть в «конскую армию», но что-то не игралось, как-то нехорошо было — ежилось и вздыхалось. Он вышел и сел на скамейку. С веранды спустились папа с девочкой.

— Пойдешь с нами гулять? — спросил папа. Андрей ничего не ответил, но когда они направились к лесу, пошел потихоньку за ними. Если они оборачивались и звали его, он останавливался и смотрел в сторону. Если не обращали на него внимания, приближался и шел почти рядом.

Девочка стала собирать в коробку козявок. Он тоже принялся их собирать в лопух.

— Папа, пошмотри, какая букашка-комашка!

И Андрей, найдя хорошую козявку, тоже улыбался.

Когда Натэлла отошла в сторону, он высыпал в ее коробку всех букашек и жуков.

— Ой, папка! — закричала она, увидев в коробке Андреевых жуков. — Ой, пошмотри, какие жуки-буржуки!

Белый папа посмотрел и усмехнулся и погладил Андрея.

Теперь уж Андрей не отходил от них.

— Ой, люди, шмотрите, какие лиштья! — вдруг закричала Натэлла.

Среди зеленых стояло желтое дерево.

— Как чветы, — сказала Натэлла. — Давайте рвать эти лиштья! Ой, я уронила, ловите же! Я не ушпеваю, как они валятщя! Ой, повещилщя лиштик! Ой, никак!