Для начала эта часть сегодняшнего мира оказалась куда более современной, чем Кэтлин могла предположить; она была восхитительной. Все ее нутро, казалось, бунтовало против этого напора цивилизации, когда она пролетала под венецианскими сводами в быстроходном катере, а не медленно плыла, слушая посвященную ей песнь неторопливого гондольера, мерно погружающего весло в стоячие воды. Очарование царило повсюду, проливаясь золотым дождем с удивительной синевы небес, позолоченных шпилей, крыш, исходя от поблекших фасадов и темных каналов… знаменитый «жидкий свет» Венеции.
Глядя на бледнеющее предзакатное небо, Кэтлин подумала: каким оно будет ночью, когда высыпят звезды? Будут ли они, подобно огромным серебряным лампам, приоткрывать древние тайны?
Большой канал, вдоль которого она скользила, был рекой света, хотя и не особенно романтичной. Она прислушивалась к шепоту воды, плещущейся о бока гондолы; времени на размышления — в промежутке между тем, как она сошла с поезда, и до того момента, как очутилась у подножия палаццо Рини, — было достаточно. Но по пути оказалось не так уж много достопримечательностей, способных вызвать восхищение, за исключением готического великолепия Дворца дожей, произведшего на нее столь сильное впечатление, что она даже усомнилась в его реальности, да еще Моста Вздохов, правда, она его таким и представляла.
Гондольер, казалось, запутался в лабиринте водных путей, приводящих к Большому каналу, но вот она уже на потрескавшихся ступенях палаццо Рини, и гондольер, обнажив в улыбке белые зубы, требует причитающуюся ему плату.
Многовато, подумалось Кэтлин… для водного такси, ублажающего туристов. Она дала ему чаевые, его улыбка стала еще шире. Он верно рассудил, что эта хорошенькая, прилично одетая молодая женщина не станет препираться из-за справедливо запрошенной им цены; к тому же она из Англии — англичане всегда несколько безрассудны в отличие от своих американских собратьев, склонных к экономии.
— Вы уверены, что это то палаццо? — Кэтлин глянула с некоторым трепетом на его розоватый облупившийся фасад со следами упадка. Строение казалось чересчур огромным для жилого здания. — Графиня ди Рини, должно быть, жила здесь долго.
— Si, signorina.[1] — Гондольер, казалось, знал все о графине Рини. — Но она умерла шесть месяцев… нет, год тому назад! И сюда въехала семья.
— Семья?
— Племянник-граф и его сестра, синьорина Бьянка. — Глаза его округлились, он даже причмокнул. — Такая красотка!
— Так… — задумалась Кэтлин, потом спросила: — Вы, случайно, не знаете, жила тут еще молодая англичанка? Или, может, останавливалась?
— Некоторые юные английские леди сюда приезжают, — ухмыльнулся гондольер, — граф Паоло художник, он много прекрасных дам нарисовал!
Кэтлин решила закончить расспросы и отпустила его. Первый — на уровне воды — этаж палаццо представлял собой зал, отдававший гулким эхом. Он был украшен чудной мозаикой, отсюда в собственно жилые помещения вела величественная витая лестница. Повсюду было множество дверей, краска с которых облезала, в середине висела изумительная люстра, на которую с восхищением воззрилась Кэтлин, покуда решала, в которую из двух дверей постучать; она сочла, что Венеция собралась ее поразить эстетически и в запасе у нее, наверное, еще немало чудес.
Стены покрывали замечательные фрески, даже облупившаяся краска была когда-то хороша. Сверкали золоченые карнизы, а громадное окно, выходившее на канал, бросало красные, зеленые и синие блики. Сквозь чудесный витраж проникал свет и падал на нее; она ощущала себя как бы в фиолетово-изумрудном пламени.
Она решила постучать в ближайшую дверь, и этот приглушенный стук словно затерялся в тишине огромного палаццо. Постучав еще раз, она, к своему удовлетворению, обнаружила, что дверь приотворилась.
Выглянуло неприветливое удивленное лицо, и в этот самый момент она вдруг занервничала, желая очутиться где-нибудь подальше отсюда. Стройный элегантный мужчина в хорошо сшитом костюме с явным удивлением смотрел на нее.
— Могу я помочь вам, мадемуазель? — Вопрос прозвучал чрезвычайно вежливо.
У Кэтлин было ощущение, словно она ныряет в чужой бассейн, голос ее слегка дрожал, она не успела восстановить дыхание после подъема по лестнице.
— Да, пожалуй, — сказала она, — я ищу, то есть мне нужно видеть… — Ее смущал сам факт появления здесь, перед этим незнакомцем, она не знала, примут ли ее, дома ли нужное ей лицо и не отвергнет ли он ее. — Не вы ли граф Паоло ди Рини? — прямо спросила она, наконец.
Удивленно взметнувшиеся вверх брови опустились.
— Нет, — ответил он кратко, — моя фамилия Морок. Если вам нужен Паоло, он дома. — В его голосе с французским акцентом сквозило явное презрение.
— Кто там, Эдуард? — раздался позади него веселый голос. — Если слух меня не обманывает, ты ведешь разговор по-английски, значит, наш гость из…
Человек, появившийся в дверях, гораздо более походил на разыскиваемого Кэтлин. Он был значительно моложе Морока — тому было далеко за тридцать — и был пугающе похож на описанного в письме. Это была не броская мужская красота, заявляющая о себе открыто, а приковывающая взоры тщательно выделанная камея — из тех, что встречаются на итальянских фресках и римских монетах с незапамятных времен, — в высшей степени аристократическая.
