Там, куда она собирается, не будет музыки. Зои стояла посреди зала со сводчатым потолком, белыми коврами и окном во всю стену с видом на Тихий океан и пристально смотрела в угол комнаты, прикованная к месту звуками, исходящими из огромной колонки. Она уже смирилась с мыслью, что больше не увидит этот пляж и не вдохнет запаха моря. Она знала, что может прожить без телевизора – и даже с радостью, – без телевидения и его сборища новых молодых талантов, она также может прожить без газет и журналов. Но без музыки? Это было сродни катастрофе. Но потом ее взгляд остановился на фотографии, которая стояла на детском рояле. На этой фотографии Марти было двадцать лет; она стояла на пляже рядом с Максом. Она стояла возле Макса, но не прикасалась к нему, и не было того чувства неосязаемой связи между отцом и дочерью, как будто каждого из них сфотографировали отдельно, а потом эти две фотографии соединили. Зои с беспокойством смотрела на это расстояние между ними. Интересно, а если бы на фотографии была она и Марти, выглядели бы они такими же отдаленными друг от друга? Она боялась, что именно так и было бы. Пришло время это изменить.
На этой фотографии Марти была похожа на мальчика. Зои рассматривала худенькое тело с маленькой грудью, коротко стриженные белокурые волосы, огромные голубые глаза и длинные темные ресницы. Именно сейчас Зои окончательно поняла, что принимает правильное решение. Во всей Вселенной для нее не существовало ничего важнее, чем спасение дочери.
Она решительно повернулась и стала подниматься по широкой винтовой лестнице на второй этаж. На самом деле уезжать навсегда оказалось несложно. Она тщательно все продумала, и теперь у нее даже не было необходимости паковать чемодан. Что она могла бы положить в один чемодан, чтобы этого хватило на всю оставшуюся жизнь? Кроме того, кто-то мог заметить пропажу чемодана. Впрочем, это маловероятно, поскольку у них была отдельная комната на третьем этаже, заполненная багажом, но все же такая опасность была, и она не могла рисковать.
Она вошла в спальню Макса. Они с Максом на протяжении сорока лет их брака спали вместе, тем не менее у каждого из них была своя спальня. Отдельные комнаты были предназначены для того, чтобы проводить время в уединении, для отдыха и чтения, чтобы не беспокоить друг друга, когда кто-нибудь из них работал. И она знала, что именно в комнате Макса она найдет то, что ей нужно. Открыв дверь в гардеробную Макса, она была поражена пряным ароматом, буквально окутавшим ее. Запах бальзама после бритья, которым пользовался Макс, до сих пор наполнял эту комнату, хотя после его смерти прошло уже четыре месяца. Она не прикасалась к одежде, аккуратными рядами висевшей вдоль стен гардеробной, с того горького дня в ноябре, и теперь эта одежда обрела неясные, сюрреалистические очертания. Как мог этот запах вызвать сразу столько боли? Так много воспоминаний? Но сейчас у нее не было на них времени. Она провела рукой по глазам и перенесла стремянку из угла гардеробной к полкам в глубине комнатки. Забравшись на стремянку, она дотянулась до верхней полки.
Нащупав мягкий чехол винтовки, она сняла его с полки. Спустившись со стремянки, она осторожно положила зеленый чехол с винтовкой Макса на ковер в гардеробной, а потом опять вернулась к стремянке. На той же полке она нашла коробку с патронами, пистолет «Беретта» и несколько пустых обойм. Никогда раньше не прикасалась она к этому оружию и не одобряла того, что Макс хранил его. Это, наверное, единственная вещь, из-за которой они когда-либо ссорились.
«Смерть Макса Гарсона ознаменовала конец одного из самых продолжительных и, по многочисленным отзывам, гармоничных браков в Голливуде», – написали в журнале «People».
По большей части это была чрезвычайно точная оценка. И сейчас Зои была рада, что Макс игнорировал ее опасения относительно оружия. Она была вдвойне рада, что сказала друзьям о существовании винтовки и пистолета, а также о том, где они были спрятаны. Они скажут об этом полиции, и полиция обнаружит, что оружие пропало. Идеально.
Полиция, без сомнения, непременно поговорит с Бонитой – психотерапевтом, которую Зои посещала для «облегчения горя». Зои не пришлось даже применять свои актерские способности, чтобы изобразить симптомы депрессии.
– Вы думаете о самоубийстве? – спросила ее Бонита во время последнего визита, когда Зои была особенно плаксива.
– Да, – убедительно кивнула Зои.
– У вас есть план? – спросила Бонита.
Зои вздрогнула от такого вопроса. Откуда Бонита могла узнать об этом? Но потом она поняла, что Бонита спрашивала о том, как именно она собирается покончить с жизнью. Ничего более.
– Нет, – ответила она, прекрасно понимая, что, если она скажет, что у нее есть план, Бонита устроит все так, что Зои запрут где-нибудь, и тогда бульварные газеты будут пестреть этой новостью. Конечно, у Зои был план. Только не тот, на который намекала Бонита.
Она принесла пистолет и винтовку в спальню и вдруг поймала свое отражение в зеркале над туалетным столиком. То, что она увидела, ужаснуло ее. Она выглядела крайне нелепо. Ее длинные светлые волосы лежали на чехле с винтовкой, челка доходила аж до ресниц, при этом в комнате было такое освещение, что кожа ее выглядела болезненной, а глаза казались запавшими. Она была крупной женщиной. Она всегда была высокой и дородной. Раньше, во времена ее Джеймса Бонда, ее считали сладострастной, но сейчас она была просто большой. Мужеподобной. Стареющая секс-богиня. Она рассвирепела, когда прочитала где-то такие слова о себе, а сейчас вдруг поняла, что это правда. Кого она пыталась обмануть, по-прежнему делая такую же прическу, как и в двадцать пять лет, и выкрашивая волосы, чтобы замаскировать седину? Она отвернулась от зеркала и направилась к лестнице. Не будет больше двухсотдолларовых походов в салон красоты, и мысль об этом принесла ей облегчение.
