Конрад АЙКЕН
Перевёл с английского Самуил ЧЕРФАС
Conrad Aiken. Field of Flowers»
Из сборника Collected Stories of Conrad Aiken»
New York, 1960
ПОЛЕ В ЦВЕТАХ
Мурлыча себе под нос, он завязывал полосатый чёрно–зелёный галстук, двигая его то вправо, то влево между уголками мягкого белого воротничка. Увы! И его любимый галстук уже обнаруживал несомненные признаки изношенности и морщин и морщин. Большим и указательным пальцем он разгладил плотный узел и отступил от пыльного зеркала, чтобы взглянуть на результат с большего расстояния и в не столь беспощадном свете. Ну, так–так… И выцвел немного тоже. Но если плотно обмотать шею серым шарфом — может быть, не так привлечёт внимание. Он вернулся к туалетному столику и принялся за щётки. Слава Богу, волосы у него ещё хорошие, как всегда на второй день после мытья шампунем: не слишком пушатся, и цвет не слишком тусклый. Гвендолин это отметила. Ах, как они мило светятся, воскликнула она, проведя по ним ручкой — дорогой мой Титоний, как мило они светятся! Настоящая медь с золотом! Медь с золотом… Тра–ля–ля, ля–ля–ля, ля–ля–ля. Выглянуло солнце, пробудив мягкие водянистые отблески на темных от дождя фасадах. Кажется, день отъезда Гвендолин обещает быть хорошим? мягкий весенний день в ноябре. В такие дни крокусы пробивают землю и поют, как жаворонки, а жаворонки внемлют им в небесах, словно крокусы. Влажная земля раскрывается, дышит паром, и внезапно целое войско травы выбрасывает зелёные пики. Тра–ля–ля, ля–ля–ля. И скворцы кричат, как оглашенные.
А теперь эта тяжкая, тяжкая проблема с подарком для Гвендолин: да, проблема (особенно ввиду его стеснённых обстоятельств, которые так усугубил её неожиданный приезд), почти неразрешимая пробелма. Подарить ей просто книгу? Нет, этого мало. В книге не будет праздничности и блеска. Не такой уж это романтичный предмет. Но что же, что же? Он спускался по лестнице пансионата, напевал и был доволен собой: по этой самой лестнице они с Гвендолин пробирались тайком всего часов шесть назад. Никакой почты сегодня утром — вот чёрт! Ну что за утро без почты! Сразу гибнет вся прелесть дня, вся радость. Пора б уже Нью–йоркской музыкальной компании сообщить что‑то насчёт «Ноктюрна в чёрном со слоновой костью». Ах, тот пассаж арпеджио, который Гвендолин сравнила с мелким дождём в последних золотых лучах солнца! Как изумительно она об этом выразилась! Почти искупает её, как бы сказать, общее безразличие к музыке. Странно, что она не проявляла большего интереса к его музыке. И за все годы разлуки тоже — если бы ей нравилась музыка, может быть, и стремления было бы больше. Возникла бы ностальгия. Но разве сама радость их встречи, их объятий не должна пробудить в ней интерес к этой музыке? Разве не должна?.. Кокетка, всегда думает только о себе, всегда поглощена собой, страшно поглощена своей забавной ограниченной жизнью: муж, сельский клуб в каком‑то Арконе, незатейливый бридж, конные прогулки с друзьями, серьёзный кружок доморощенных Мыслителей… Чего ещё можно ожидать от такой девушки и такой жизни?
«Ну, подумаем: есть четыре доллара. В бумажнике чек ещё на десять. Сегодня утром можно позволить себе грейпфрут с сушёной мараскиновой вишней. Кофе и овсяную кашу… Ов–сян‑ка!!! — проревел буфетчик — значит, за всё это — два… Боже мой! Только подумать, что за две недели с Гвендолин вылетело пятьдесят долларов. Пятьдесят долларов! С ума сойти. И даже не намекнула, что могла бы ему помочь, ни разу не предложила, хотя сама просто купается в деньгах. Вот и опять — да, вот и опять. Смешно. Может быть, она одержима этой старомодной идеей, что всегда должен платить мужчина? А, может быть, она боялась, зная о его трудностях, как бы предложение помощи не смутило его? Взрыв смеха. Он бы уж перетерпел такое смущение. У него кругом–бегом было меньше ста долларов, и вот старался развлекать её с шиком, к которому она привыкла!.. Черти придумали такое удовольствие.
Теперь эта проблема с подарком. Подарок надо сделать: тут вопроса нет. Надо сделать. И это должно быть что‑то действительно приятное, что‑то эстетичное, если получится — символ. Только символ чего?.. Вот и вопрос. Две недели назад, даже пять дней назад ответ мог быть совершенно другим, обязательно был бы другим. Потому что тогда — так недавно — он думал, что влюблён в неё. Вот дурак! Осёл! Романтичный любовник! Когда же он наконец избавится от своей безумной привычки гнаться за блуждающим огоньком?.. Да, пять дней назад он думал, что подошел бы приятный японский эстамп, но, конечно, действительно очень хороший эстамп, такой, который бы и ему самому понравился. Например, «Лисьи костры» или «Обезьяний мост» Хироши. Вот, «Лисьи костры» не такой уж дорогой, но и не совсем дешёвый. Да, хороший эстамп, выбранный ради любви…
Но сейчас?.. Он встал, вытащил бумажный стаканчик из длинной трубки бумажных стаканчиков и выпил холодной воды с привкусом воска. Снова наполнил стаканчик и снова выпил. В этой отдающей воском воде есть что‑то приятное и гигиеничное… Но сейчас?.. Правда, и нужно это признать, что его собственные чувства были довольно смутными. Определённо смутными. Он толкнул створку распашной двери, ступил в солнечное утро и ослеп от яркости шумной улицы. Тра–ля–ля, тра–ля–ля. Божественный день! Сейчас он прогуляется по площади и минут пятнадцать посидит на скамейке, поглядит на людей, на голубей, на воробьёв и на серых белочек. Да, конечно, есть доля правды в том, что она его пленила; достаточно для искреннего подарка. Ведь это — какие сомнения? — действительно был совершенно искренний порыв. Ему всё ещё хотелось подарить ей что‑то прекрасное, и вручить этот предмет с нежностью. «Я купил тебе подарок, — скажет он с лёгкой улыбкой, с улыбкой загадочно нежной, и протянет ей, — я надеюсь, он тебе понравится». Наступит молчание, и они посмотрят друг на друга долгим восхищённым взглядом, наполовину ироничным и наполовину влюблённым; и тогда она, наверно, прикусит губку и отвернётся — как очаровательно она это делает? будто хочет, чтобы он полюбовался её профилем. Её милый профиль… Вот так он и предполагал, но сейчас, вдруг…
