Конрад АЙКЕН
Conrad AIKEN. The Impulse
СОБЛАЗН
Майкл Лоус брился, мурлыча себе под нос, и с удовольствием разглядывал свое лицо: бледноватое, неправильное, на котором правый глаз сидел чуть выше левого, а бровь взлетала острым изломом. Бог даст, сегодня повезет больше, чем вчера. Честно говоря, он уже знал, что день будет лучше вчерашнего, потому и мурлыкал песенку. Раз в две недели он устраивал себе такую разрядочку и смывался на целый вечер перекинуться в бридж с Гурвицем, Брайантом и Смитом. Сказать Доре за завтраком? А, лучше не надо. Вчера они малость поскандалили из‑за неоплаченных счетов, да и сегодня она ему положит еще пачку рядом с тарелкой. За квартиру, за уголь, доктора к детям вызывали. Ох, жизнь! Пора, наверно, опять скакнуть. И Дора что‑то в последнее время беспокойная…
Но он напевал и думал о бридже. Вообще‑то, ни к Гурвицу, ни к Брайанту, ни к Смиту его не тянуло: парни как парни, знакомые, как говорится, до первого поворота. Только где найдешь себе компанию, если прыгаешь всю жизнь с места на место, крутишься, крутишься, и всё против тебя! Впрочем, неплохие ребята, чтобы разрядиться за картишками, совсем неплохие, а Гурвиц всегда приносил чего выпить. Поужинать у Грека, а потом завалиться к Смиту. Подождет почти до вечера и звякнет Доре, будто всё неожиданно получилось. Привет, Дора! Это ты, дорогая? Да, да, Майкл и Смит пригласили, понимаешь, заглянуть к ним в бридж перекинуться. Я здесь перекушу в городе, а домой последним поездом, как всегда. Ну, ладно… Пока!
Всё начиналось отлично. Дора за завтраком молчала, но без вредности. Пачка счетов, конечно, лежала, но ничего не было сказано, и пока Дора собирала детей в школу, он выскользнул, спохватившись, что опаздывает, хотя на самом деле времени вполне хватало. Кажется, неплохо сыграл! Он снова замурлыкал, когда дожидался поезда. Тэлло–ралло–ралло! А, черт с ними, со счетами, подождут! Никто не может всё сделать сразу, и он не может, тем более, если кругом одни неудачи. И если он иногда урывает вечер, чтобы отдохнуть и чуть развлечься, что тут плохого?
В полчетвертого он позвонил Доре и сказал, что вернется позже.
— Ты уверен, что вообще когда‑нибудь вернешься? — холодно спросила Дора.
Такие у нее шутки! Вот знать бы заранее…
Все сошлись в греческом ресторане, начали с парочки араксов, от которых ему стало тепло, перешли к красному с плохими маслинками, к плову и другим незнакомым блюдам, а потом все зашагали по Бойлстон–стрит на квартиру Смита. Крепко морозило: градусов минус двадцать, и улицы посыпал тонкий сухой снежок. У Смита было тепло и уютно, он предложил джин и пуэрто–риканские сигары, показал снимок своей летней подружки с Ревир–бич и, наконец, уселись все за долгую, покойную, милую сердцу партию.
Вот в один из перерывов, когда они, откинувшись, вытянули ноги и налили по новой, начался этот разговор. Майкл так и не вспомнил, кто же из них первый заговорил о соблазнах. Может, Гурвиц, который, пожалуй, только один из трех тянул на интеллектуала, хотя высоколобым его б не назвали. У него иногда бывали заскоки, и такая муть вполне могла прийти ему в голову. Во всяком случае он стал со смаком развивать идею.
— А что, — сказал он, — каждый может. У вас разве не бывало: будто кто‑то влез в душу и толкает — а слабо тебе такое? И ты, черт побери, ничего не делаешь, потому что знаешь: только попробуй — сразу заберут в каталажку.
Вот встречаешь на улице какого‑нибудь типа: и так охота плюнуть ему в рожу! Или такую девулечку, что сразу расцеловал бы или просто взял за руку в автобусе. Поняли, о чем я?
— Поняли, спрашиваешь? Да если б я начал рассказывать, какая дурь иногда находит… — вздохнул Смит.
— А со мной сколько раз было! — добавил Брайант.
— А вот бы просто, — развивал идею Гурвиц, — взять и поддаться! Поняли, о чем я? Искушение так близко. Такая кисонька рядом — только протяни руку и тронь ее за плечико или за что другое… — о чем тут беспокоиться? И, наверно, думаете, если ей это не понравится, так сделаю вид, что нечаянно…
— Как те шалапуты, что бритвочками меховые шубы резали, — сказал Майкл. — А ведь сперва тоже, наверно, только соблазн был, порыв какой‑то, а потом уже — привычка.
— А как же. И еще, которые у девчонок косы ножницами отхватывали. Захотели и сделали… Или, допустим, украсть…
— Украсть? — переспросил Брайант.
— Ну, а чего же. Вот мне часто хочется… Лежит себе на прилавке такая, значит, штучка: ножик, там, или галстук, или коробка конфет — раз, и в карман! А потом к другому прилавку или к фонтанчику попить. Что тут ненормального? Мы все любим вещи. Почему же их не брать? Или не сделать, что хочется. А вся наша цивилизация что? Чуть поскрёб — и нету.
— А если поймают? Боже! — просто выпучил глаза Смит.
— Кого тут собираются ловить? Кто это собрался отмочить такое? Нет, мы таких штук не делаем, но хотим же — вот что интересно! Ох, Господи, ну бывают моменты, готов бы разом всё к черту послать: вот чмокну ее, и пропади всё пропадом!
— Да, бывает… — вздохнул Брайант.
Майкл удивился такому обороту разговора: его тоже нередко подмывало на разное, и узнать, что подобные склонности свойственны многим было ему как бы облегчением.
