Д — ру Рафалу Радзивилловичу [2] посылает на память
Автор
В 1888 г. Жеромский в доме помещика Заборовского познакомился с протоколами и декретами городского суда в Олеснице в XVIII в., когда судопроизводство в этом городе и в ряде других городов малопольского Повислья велось по магдебургскому праву. Заинтересовавшись этими материалами, Жеромский пишет небольшой историко — этнографический очерк «Мучители» («Голос», 1891), в котором рассказывает о «далеком туманном прошлом», когда право суда и расправы над крестьянами окрестных деревень имел городской совет, в состав которого входили бургомистр, купцы, мещане. Высшей инстанцией этого суда был помещик — собственник замка. «Применяемый городским судом ужасный, основанный на мешанине извечных суеверий способ вынесения приговоров становится в руках помещика бичом для окрестного люда и нередко применяется просто по его приказу, — писал Жеромский в очерке «Мучители». — Трудно найти лучший пример маскировки варварства. Народное предание, с которым я познакомился в нескольких окружающих Олесницу деревнях, рассказывает о парне «бедняге», который убил в поле помещичьего пса и, преданный городскому суду, был присужден к повешению. Это предание не может быть вымышленным — слишком свежо оно в народной памяти, слишком живой ненавистью дышит к «мучителям», слишком повсеместно оно известно. А казнь «бедняги произошла совсем незадолго до издания под соседним Поланьцом благородного, но совсем не удивительно, что безрезультатного универсала» (имеется в виду изданный 7 мая 1894 г. Поланецкий универсал Костюшко, который провозглашал личное освобождение крестьян от крепостной зависимости и уменьшение феодальных повинностей).
На русском языке повесть впервые напечатана в сборнике Стефан Жеромский, «Рассказы», перевод В. Высоцкого, М. 1915.
I
Заря чуть забрезжила и в долине еще не рассеялся густой мрак, когда на постоялом дворе Zum Bär[3] кто‑то постучался в комнату, занятую командующим. Гюден[4] тотчас же отбросил ногой перину, вскочил с постели и, не одеваясь, пошел отпереть дверь. В комнату решительным шагом вошли несколько офицеров в небрежно накинутых мундирах и сержант одной из рот третьего батальона. Генерал уселся с ногами на высокой постели и повернулся к сержанту, который стоял, вытянувшись в струнку и пригнув голову, чтобы не измять помпона на шляпе, задевавшего за матицу низкого потолка.
— Ну как, был? — спросил генерал, протирая глаза.
— Был, гражданин генерал, с шестью солдатами. В излучине реки…
— Что ты мне о реке толкуешь! Их‑то ты видел? — вспылил обеспокоенный генерал.
— Издали…
— Кто же там был? Часовые?
— И часовых видели, да и войска.
— Где же они были?
— Человек двадцать солдат разводили костры внизу у озер, другие поднимались по тропе, а на самой вершине расхаживало несколько часовых.
— Заметили они вас?
— Так точно, гражданин генерал, — робко прошептал сержант.
— Видел ты лагерь Гримзель — Госпис?
— Никак нет, гражданин генерал.
— Так где же ты был, черт побери, если даже туда не дошел?
— Лагерь, должно быть, позади вала. Этот вал — он как плотина между озерами, которые мы видели издали.
Генерал молча стал разыскивать эти озера на карте, разложенной около его кровати. Офицеры, столпившиеся у одного из окон, раздвинули ситцевые занавески, но от этого в комнате стало немногим светлей, так как заря еще не рассеяла теней, притаившихся во дворах и закоулках между домами. Кто‑то высек огонь и зажег маленькую сальную свечку.
— Благодарю, — не поднимая головы, сквозь зубы процедил Гюден. Затем, бросив взгляд на сержанта, громко и насмешливо спросил:
— Что же, значит, правду говорят очевидцы и знатоки, будто эта позиция неприступна? Значит, правду говорят, что мы с нашей французской храбростью ничего тут не поделаем, что наш французский гений будет посрамлен и белые австрияки[5] забросают нас с этих гор своими медвежьими шапками? Ну‑ка скажи, Рато…
— Это неприступное место, — мрачно ответил сержант.
Офицеры тихо зашептались между собой. Генерал медленно поднял голову и с ненавистью посмотрел на капитана, стоявшего в нише другого окна.
— Разрешите, гражданин генерал, задать сержанту несколько вопросов, — со спокойной улыбкой, за которой скрывалась ядовитая насмешка, обратился капитан к генералу.
— Пожалуйста, — ответил Гюден.
— Выходит, правду говорят, — повернулся капитан к сержанту, — что неприятель с Гримзеля может забро сать нас не медвежьими шапками, а грудами камней? Что, пока мы будем карабкаться на гору, он может бесславно перебить нас, как крестьяне из Швица перебили когда‑то под Нефельсом предков этих белых австрияков[6], с той только разницей, что мы полезем на гору, уверенные не. только в неизбежности нашей гибели, но и в том, что будет посрамлен наш гений… Рато! — громче сказал капитан, — ты знаешь, я не боюсь…
— Гражданин Ле — Гра, вы, кажется, хотели задать сержанту вопрос? — прервал его Гюден.
— Да. Я хочу задать ему несколько вопросов. Сколько времени вы шли до озер от того места, где долина сужается?
— Часа три, пожалуй, — ответил сержант.
— А какой ширины там долина?
— Камень, брошенный мною с тропинки, по которой мы шли, даже в самом широком месте долетал до другой стены ущелья, а река в ущелье почти везде течет по всей его ширине.
